Леонид Соболев - Экзамен

______________

* Род учебного полигона для решения артиллерийских задач.

Командир держался тактично и осторожно. Он принял Белосельского не так, как приняли академиков-стажеров на других миноносцах, где дело доходило порой до прямого саботажа командиров по отношению к помощникам-академикам. И хотя с приходом академиков вся минная дивизия раскололась по горизонтали на два лагеря - командиры миноносцев, с одной стороны, них помощники академики - с другой, командир "Жореса" остался как-то посредине. Он порой заходил в каюту к Белосельскому, когда в ней набивались академики с соседних кораблей, добродушно подшучивал над их жалобами и как будто совершенно примирился с тем, что на флоте появились довольно многочисленные кадры будущих командиров кораблей, начальников штабов и командующих, которые, несомненно, закроют ему путь к продвижению на высшие должности. Он сразу пошел навстречу Белосельскому, охотно подписал все составленные тем инструкции по дежурной и вахтенной службе. Но войну Белосельского с комсоставом он наблюдал со стороны, не вмешиваясь, и, когда Белосельский вошел в жестокий конфликт со старшим механиком по поводу кочегаров и погрузки провизии (на "Жоресе" машинная команда добилась привилегий и от верхней работы была когда-то и кем-то освобождена), командир отшутился: "Монтекки и Капулетти?.. Давнишний спор славян между собою, строевые и "духи"? Увольте, не командирское это дело - капуста! Кто бы ее ни грузил, мне важно, чтобы у команды был борщ... Разберитесь уж сами..."

Белосельский "разобрался" - и нажил себе и в старшем механике врага.

Штурман Шалавин объявил нейтралитет.

- Эпоха великих реформ! - резвился он за вечерним чаем. - Опять же свежая струя и луч света в темном царстве, не возражаю. Пущай фукцирует нас, лоцманов, это не касаемо. Команды у меня - раз-два и обчелся, и портки у всех чистые, а девиацию в академии только на втором курсе проходить начнут. Он меня, как Любского, не забьет, я его сам лямбдой-аш* покрою...

______________

* Лямбда-аш - направляющая сила магнитной стрелки на корабле, термин из девиации - науки о магнитных силах, действующих на железном корабле.

Однако, будучи человеком веселим и любопытствующим, он с удовольствием засиживался в кают-компании, слушая жестокие драки Белосельского со старшим механиком, и, по приверженности к чистому спорту, становился для оживления разговора на точку зрения Белосельского.

- Люблю решительность, - сказал он раз Луковскому. - Роскошный мужчина! Опять же - как долбает, как долбает! Красота... Я чего-нибудь выкину, Петрович, чтоб он и на меня кинулся, ей-богу! Давно меня начальство не долбало, отвык, а люблю хороший фитиль - жить как-то интереснее...

Штурман, кроме Луковского, казался Белосельскому единственным из комсостава, на кого можно было опереться. Он был из недоучившихся гардемаринов, и в нем не было еще того особенного, офицерского духа, который Белосельский чуял и в командире, и в старшем механике, и в артиллеристе. Кроме того, несмотря на вечный балаган, несмотря на быстро прилипшее к нему этакое, "чисто жоресовское", пренебрежение к дисциплине, он был очень неплохим штурманом и дело свое, по молодости лёт, еще не успел разлюбить. Вот и сейчас, сидя на поручнях в позе, которая ему казалась остроумной и должна была выражать презрительную беззаботность ("Подумаешь - плавание! Лужская губа - Кронштадт, маршрут номер пять, Калинкин мост, плата три копейки!.."), он, не меняя позы, незаметно и очень зорко прицеливался через пеленгатор на сияющую точку Морского собора. Мины кругом фарватера стояли еще на местах.

- "И женщины с мужчинами идут в каб-бак..." Уважаемый товарищ кормчий, отсуньте-ка ваше плечико вправо, - сказал он рулевому и, чтобы не спускаться со своей площадки, всмотрелся в путевой компас через бинокль. - Благодарю вас, дышите свободно... И не откажите, трясця вашей бабушке, точнее держать на румбе! Сто девять с половиной, курс девять!

- Я ж так и держу, - ответил рулевой, но тотчас поспешно завертел штурвалом: курсовая черта стояла против ста четырех с половиной. - Есть сто девять с половиной!

- Так держать, - сказал штурман и потом покосился на Вахраткина, сморщившись и почесывая в затылке. - Иван Андреич! Рассказ ваш превосходен и очень, оч-чень мило спет... но, смею заметить, трепотня на мостике не располагает к точности курса. А слева - шарики, и я взрываться не хочу. А вы?

"Молодец", - подумал Белосельский. Собственно, этот клуб на мостике должен был прекратить он сам, но после неудачи со шлюпкой ему казалось, что каждое его слово будет принято иронически.

Он собрал в себе мужество и выглянул из-за штурманского стола.

- Товарищ вахтенный начальник, примите замечание, вы не следите за точностью курса, - сказал он и сам почувствовал, как резко прозвучала его сухая интонация, так не совпадающая с домашностью обстановки на мостике.

Любский откинулся от телеграфа, комически развел руками и посмотрел на комиссара - мол, не пойму, кто же здесь начальство: вы или он? В этом как бы добродушном жесте было столько презрения, что у Белосельского внезапно поплыло в глазах.

- Я не слышу ответа, товарищ командир! - повысил он голос.

Штурман любопытствующе свесил голову вниз. Комиссар дипломатично пошел к трапу.

Артиллерист, не сдаваясь, пожал плечами:

- А не знаю, что мне, в сущности, отвечать... Странно...

Штурман тихонько присвистнул.

Белосельский вышел из-за столика. Фуражка Вахраткина уже белела в провале люка. Не хочет портить отношений? Ладно... Он обвел глазами мостик: сигнальщики перестали болтать и, видимо, ожидали, как повернется дело. Вахтенный прислонился к мачте, независимо поигрывая цепочкой от дудки. Это был Плоткин, артиллерийский старшина, правая рука Любского и вожак комендорской вольницы. Он с улыбочкой поглядывал на Любского, как бы говоря, что отлично понимает нелепую придирчивость старшего помощника. Улыбочка эта решила дальнейшее.

Белосельский повернулся к компасной площадке:

- Товарищ штурман, научите командира РККФ Любского правильному ответу!

Штурман удивленно поднял голову, и Белосельский с горечью почувствовал, что залп прошел мимо. Неужели и этот откажет? Все-таки одна шатия, друг за дружку горой... Но то ли в лице Белосельского, в сжатых его скулах и в расширенных ноздрях было что-то необычное, то ли в глазах его штурман прочел тревогу и надежду, или просто сама ситуация показалась ему забавной, но он скинул ноги с поручней и уже без балагана стал "смирно", подняв руку к козырьку.

- Следует ответить: есть принять замечание, приказано следить за курсом!

- Повторите, товарищ командир.

Артиллерист вспыхнул.

- Я не попугай... и... не мальчишка!