Семен Соболев - Исповедь

Коломиец подхватил и хлеб, и сало, и мы поехали дальше. Долго ворчали на меня мои спутники и объявили, чтобы я с ними больше никуда не ходил и не мешал им. Не знаю, кто из нас был прав? Я или Коломиец, побывавший в оккупации? Знаю только, что всегда неправым бывает слабый, беззащитный. Такими были мирные люди, когда через них, через их жилища, прокатывалась война. Однако к обеду моим друзьям ворчать надоело. Они развеселились даже и, проезжая через очередное селение и увидевши церковь, решили заехать на обед к попу.

- Бо в попа мы ше нэ обидалы, - со смешком сказал Коломиец.

Заехали. Нас накормили. Но сам поп к нам не вышел, а мы приглашать его не стали. Пообедавши, тут же поехали дальше.

Прошел день. Ночевали в селе. Румыны смотрели на нас как-то странно, враждебно. Потом уж мы узнали, что кто-то изнасиловал в этом селе девушку. Наших солдат в селе не было. В эту ночь один из нас по очереди бодрствовал.

Рано утром сразу же за селом подъехали к реке Сучава. Ширина - метров сто, течение стремительное. По натянутому через речку тросику румын в лодке перевозил желающих. Мост деревянный разобран. Спросили, где есть брод? Он указал нам выше моста. Поехали - правда, мелко, но чем дальше, тем глубже. Наконец, лошадь не выдерживает напора течения, телегу переворачивает, лошадь сбивается сначала по течению, а потом назад. Делаем вторую попытку результат тот же. Что же делать? Бросить свой транспорт, переправляться на лодке и идти пешком? Не хочется. Клянем румына, показавшего нам брод, и спускаемся по берегу ниже моста. Течение самое мощное и видно по течению наибольшая глубина здесь, на нашем берегу.

- Надо, - говорю, - переправляться здесь. Лошадь рывком проскочит первые метры глубины, а там выберется на отмель.

Отдаю своим попутчикам карабин, свои документы - они переправляются на лодке. А я делаю последнюю попытку переправиться на телеге. Если собьет где-то на берег выберусь. До войны я неплохо плавал, когда жил в Игарке. Километровую протоку переплывал туда и обратно без отдыха. Вперед! Все вышло, как и рассчитывали. С берега лошадь смело рванула вперед и хоть и оказалась на плаву, но метров через пять она уже зацепилась передними ногами за песчаный нанос, а дальше было уже неглубоко.

Мы снова повеселели на какое-то время, однако нас стало беспокоить, что мы вот уже сутки не встречаем наших солдат. В конце этих суток, переночевавши в очередном румынском селе и не встретив никого из своих, мы решили повернуть назад.

Отъехавши километра три от села, мы встретили человек пять всадников. Они окружили нас.

- Кто такие? Откуда? Как вы сюда попади? Здесь же наших еще не было! Мы рассказали о своих поисках.

- Во, славяне! Во, дают! Поезжайте назад. Мы разведчики и впереди наших войск еще не было.

- А мы что, не войско? - уже хорохоримся мы, однако следуем их совету и двигаем дальше назад, на восток. Переместившись за эти дни километров на двести по фронту вправо, мы снова стали смещаться по фронту влево.

Подъехали к реке Серет уже в другом месте. Через реку был наведен понтонный мост. У моста наряд автоматчиков - заградительный отряд. Проверили наши документы. Нашему попутчику сказали, что его дивизия стоит в этом селе, и мы с ним распрощались. Лошадь и телегу отобрали.

- Ну, а с вами, голубчики, что делать? В штрафбат вас направлять?

- Да вы что? Мы же не с фронта бежим, а на фронт. Мы своих ищем.

Постращали, однако же, отпустили.

И пошли мы с Коломийцем дальше, уже пехотой, огорченные потерей транспорта, но довольные, что нас отпустили с честью, а не потащили в трибунал и штрафбат.

Надо сказать, что мы всех встречных спрашивали, не знают ли они, где находится наша дивизия. И нам частенько предлагали примкнуть к другой части, но мы хотели найти свою. Это была наша фронтовая семья, и мы хотели найти ее во что бы то ни стало.

Во второй половине дня далеко от селений мы увидели пасшегося у дороги небольшого конька. Ноги гудели. Ну, думаем, хоть по очереди будем ехать. Однако конек оказался некованым, подбил ноги по каменистой дороге и, видимо, его бросили наши солдаты. Коломиец снял с себя ремень с подсумком, одел коню на шею и погнал впереди себя.

- Хай хоть цэ везэ, - мудро изрек он и с облегчением вздохнул.

На ночлег остановились в хуторке. Хозяину наказали накормить нашего конька. Тот пожадничал, накормил его одной соломой, конька раздуло к утру, и он приобрел вид не так уж и приморенного. Даже румыну понравился, и он стал просить нас продать коня ему. Торговались не долго. Проходили пасхальные дни, румыны праздновали, а мы шли уже по местам, густо нафаршированным нашими войсками, и кормились все еще не у своего старшины.

Коломиец запросил с румына несколько куличей, изрядный кусок сала, ударили по рукам и румын, уже любовно оглаживая, увел конька в сарай, а мы сложили провиант в рюкзачки и потопали дальше.

Часа через два мы подошли к какому-то хуторку. Спросили у проходившего солдатика, какая здесь стоит часть и он, "не выдавая нам военной тайны", сказал, что здесь размещается штаб дивизии.

Я по своей молодой наивности сказал Коломийцу, чтобы он подождал меня здесь, а сам пошел к начальнику штаба дивизии спросить - не знает ли он, где находится наша родная. Прошел одного часового, объяснил, куда и зачем - он пропустил меня. Прошел второго - тоже удачно. А у самых дверей кабинета начштаба на посту стоял старшина с автоматом. Этот, не разговаривая, завернул меня кругом.

И пошел я, не солоно хлебавши, к выходу. Но тут отворилась дверь другой комнаты и осталась открытой настежь. Там, видно, было какое-то совещание, а теперь начался перерыв. В комнате было человек двадцать офицеров, все курили, и из дверей вырывалась сплошная дымовая завеса. Я подошел и спросил у стоявшего у двери старшего лейтенанта, не знает ли он, где находится 133-я стрелковая дивизия.

- Не знаю, где она сейчас, - ответил он, - но она стояла на отдыхе в городе Харлэу. Это километрах в двадцати пяти отсюда. Поспешите, может быть, еще застанете ее там.

Я поблагодарил. И мы уже бодро зашагали к городу Харлэу. Шел девятый день нашего блуждания. К вечеру, когда солнце было уже совсем низко, мы вошли в небольшой провинциальный городок Харлэу. В городе были видны следы разрушений. Позже наши друзья рассказывали нам, что немцы неоднократно бомбили город. И у румын уже сложилась присказка: "Авион! Авион! Румун ла траншей, а товарищ ла каса!" (Самолеты, Самолеты! Румыны в траншеи, а товарищи по хатам...)

У первых же попавшихся солдат спросили, из какой они части. Оказались из 521 - го стрелкового полка нашей дивизии.

- Ура! Значит и наши здесь!

Тут увидели толпу солдат у входа в подвал. Офицеры с автоматчиками не пускали никого в подвал, а другие грузили бочки с вином в машину. Но, накатавши бочки в кузов, они все уехали, и началась вольница. Мы пристроились к какому-то солдатику с ведром, зашли в подвал, нацедили полное ведро вина и пошли с ним в дом, где собрались уже человек двенадцать из разных частей - славянское братство. Вино было на вкус слабое, но обманчивое. Я выпил всего одну кружку и через час где-то проснулся и вижу, что я лежу в сарае, в кормушке, на сене. За стеной слышу пьяные голоса. Кого-то грозят пристрелить. Вышел. А штоб тебя! Это же Коломийца грозятся пристрелить!