Семен Соболев - Исповедь

- Советская армада наздар!

Эта слава Советской армии и любовь к ней народа были завоеваны кровью наших солдат и позже замарана политиками во время вторжения в Чехословакию в 68-м году армий Варшавского договора. Как и слава Кантемировской танковой дивизии, добытая в Отечественной войне, была перекрыта позором, когда танки ее и танкисты ее за деньги, взятые Гайдаром на фабрике Гознака, расстреливали Верховный Совет, расстреливали Советскую власть, которой они присягали.

Однако. Чехословакия это не Советский Союз и уже к вечеру мы пересекли ее северную границу и вступили в Германию. Ситуация сразу переменилась. Населенные пункты стали будто безлюдными. Очень редкие прохожие будто не замечали нас и шли, сосредоточенно вглядываясь в дорогу перед собой.

Солнце опустилось, мы свернули на проселочную дорогу и, остановившись у лесочка, заночевали здесь. А утром прибыли во Франкфурт на Одере, а оттуда в расположенный в девяти километрах к востоку дачный поселок правительства Гитлеровской Германии Бад-Заров.

Здесь нам предстояло встать на постоянную дислокацию в бывших немецких казармах охраны дач. Бад-Заров был даже не поселком, а цепочкой правительственных дач Германии вдоль цепочки озер, соединенных каналами. Сначала мы встали у озера в палатках, но через несколько дней нас разместили в казармах - бараках из легких щитов, внутри которых была синтетическая теплоизоляция. Казармы эти были расположены в полукилометре от озера. Метрах в пятистах от нас располагалась бывшая дача Геббельса - министра пропаганды Германии. Населения в этих дачах никого не было. Мы ходили смотреть. Дачи были отделаны черным деревом и уже изрядно покурочены.

Продолжался дембель старших возрастов, люди у нас убывали, поэтому меня вскоре перевели в штаб полка, где начальником штаба был наш бывший командир дивизиона теперь уже майор Комаров. Меня определили в оперативный отдел, и командовал мной замначштаба по оперативной части капитан Клочков. В этой же комнате сидел замначштаба по строевой части капитан Оськин со своим писарем, моим однокашником по дивизиону на фронте - Чернецким. Рядом был кабинет НШ майора Комарова, а через коридор - замкомполка по строевой части майора Турукина, прибывшего в наш полк уже в Бад-Зарове.

Командиром полка стал полковник Заглодин, сменивший нашего командира полка периода войны, подполковника Зайцева. Полковник Заглодин был в некоторой степени демократ, занимался общими вопросами, в штабе бывал редко и вроде бы тоже подумывал об отставке. Мой друг Толя Закураев, смоленский паренек демобилизовался чуть раньше меня, и где-то в кафе, перед отъездом домой, сел за столик, и вдруг к нему подсаживается полковник Заглодин:

- Я, - говорит Толя, - было вскочил, а он - "Сиди, сиди". Пообедали вместе, пожелал он мне счастливого пути, пожал руку и ушел.

Сортир у нас стоял на опушке леса, окружавшего казармы, и был обычным армейским сортиром российского типа, где в рядок могли присесть сразу человек пятнадцать. Ну и в нем, как в любом российском сортире... Пришел как-то командир полка, приказал выстроить личный состав, вышел на середину, поздоровался, выслушал, в ответ "Здра... лам... рищ... ковникта!", потом и спрашивает:

- Вы артиллеристы?

- Да-а-а!

- Какие же вы артиллеристы, если в очко попасть не можете? - и указал на сортир. Устыдил. Наверное, после таких слов даже хозвзводники стали чувствовать себя "наводчиками". Но после этого там как-то чище стало.

Стали мы привыкать к казарменной жизни после фронтовой вольницы, да и после той вольницы, которая была при нашем постое в Венгерских селах. У каждого была своя кровать с тумбочкой. Постель заправляли, особым способом обертывая конец матраца простынею, да так, чтобы на всех кроватях было все, как по линейке, и эти простыни, и подушки.

Однако распорядка еще никакого. Дежурный по батарее кричит: "Подъем!" а никто и не шевелится до самой команды - строиться на завтрак.

Но вот появился майор Турукин, сорокалетний холостяк, у которого, наверное, до той поры не было никогда ни жены, ни любовницы. Утром ему задерживаться было негде и не с кем, вот он и повадился ходить в казармы к подъему. Скомандует дежурный подъем, а все лежат. Но вот появляется майор Турукин, дежурный подает команду "Смирно!" и докладывает, что батарея находится на физзарядке, а все еще лежат. Но тут уж все вскакивают проворно, да пока дежурный докладывает, все - шасть в окна (а казармы были одноэтажные и лето же) и там где-то одеваются. Майор заметил и стал бегать ловить, чтобы наказать, но где там? Вокруг было нарыто еще немцами полно траншей, кусты, деревья кругом, а солдаты остались молодые, проворные, старичков уже домой отправили, вот и бегал майор понапрасну.

Обозлился майор, что столько бегал и никого не поймал. После туалета и заправки кроватей зашел в казарму, посмотрел - не по линейке концы матрацев, обернутые простынею. Стал майор все выворачивать, а сам кричит:

- Что вы тут залуп понаделали?!

Ах, майор, майор! Чужак был, на фронте у нас его не было. Выпустил неосторожное слово и тут же схлопотал себе некрасивую кличку: "майор-Залупа". Только так теперь солдаты его и звали. Дошло до наших кадровых офицеров-фронтовиков, но те только потихоньку посмеивались.

Работы в штабе в связи с демобилизацией старших возрастов было много, а тут еще и штабные тактические учения частенько - все мы выезжали, имитируя наступление на Штеттин, либо на ликвидацию прорыва союзников со стороны Штеттина. И каждый раз надо было разрабатывать оперативные документы: приказы, схемы, циркуляры, маршруты... А тут дает как-то мне майор-Залупа блокнот и гундосит (говорил он в нос):

- Разлинуй мне, Соболев, блокнот.

Вот, думаю, без линейки писать не может. Сунул я блокнот в стол да за делами и забыл про него. А в ту пору жить мы, штабники, ушли из казармы на второй этаж соседнего капитального здания. Там мы жили вольно, никакого тебе подъема по утрам, ни зарядки. Утром идем в столовую, а майор уже там стоит.

- Стой! - кричит. - Почему не строем?

А нас всего-то трое. Я, Чернецкий, да еще старший сержант Мамонтов завспецчастью. Поворачиваемся, отходим метров на тридцать. Двое становимся гуськом - один в затылок другому, а третий идет, командует. На подходе подает команду:

- Смирно! Равнение на майора! - и докладывает, что работники штаба идут принимать пищу. А мы таким строевым рубим, как на параде, как только подметки сапог выдерживают. Майор доволен, мы тоже, потому что для нас это все забавная игра. И вот однажды мы заигрались.

Пришли в столовую, читаем меню: написано лапша с подливкой, а подают с маслом. Мы - в пузырь. Почему с маслом, а не с подливкой? Написано же и утверждено начальством! Хотя какая бы разница? Но мы же не голодные, жрать-то нам неохота, вот и изображаем забастовку. Не стали есть, повернулись и ушли к себе пить чай с печеньем. А это по-армейски уже ЧП ведь был же бунт на броненосце "Потемкин" из-за червей в супе... Пошли доклады по службе, что штабники отказались есть.