Миясат Шурпаева - Предания старины глубокой

Однажды на свадьбе люди стали ее просить спеть что-нибудь. Патимат согласилась, тем более мужа ее не было рядом, взяла бубен в руки и запела:

Не успела она допеть песню, как сильный удар по зубам кулаком деверя рассек ее губы, и алая кровь потекла по красивой одежде Патимат. Она ушла со свадьбы. Не пошла в дом мужа, не пошла и домой, а пошла, куда глаза глядят. Пришла она в селение Шовкра к кунакам своего отца Нажвадиновым. Старик Нажвадин и раньше был наслышан о ее горькой судьбе, теперь же предложил ей остаться у них и не идти обратно в свое село.

Буквально по пятам пришли за ней, родственники мужа, но Нажвадин ее спрятал и сказал непрошеным гостям, что Патимат придет домой тогда, когда она захочет, по своей доброй воле, а не захочет, и вовсе не вернется. У Нажвадиновых Патимат прожила довольно долго, здесь ее полюбили, шовкринцы ее приглашали в гости, на торжества.

В Кумухе она подружилась с Асват Хайдаковой, Атой Макаевой и другими кумухскими девушками, участвовавшими в этом кружке. Веселый нрав и красота Патимат очень импонировали участникам кружка. Они ездили по селам и показывали пьесы, концерты. В Кумухе Патимат дали новое имя – Минку. Этим именем в Кумухе называли очень красивых девушек, и Патимат тоже удостоилась этого имени.

Но счастье Патимат и ее популярность казались позорным оскорблением ее родственникам и мужниной родне в Палисме. Отовсюду слышалось: “Займитесь своей Патимат, которая мотается где попало, над ней весь мир смеется!” После концертов и мероприятий Патимат возвращалась из Кумуха. в Шовкра к Нажвадиновым.

Однажды под вечер к Нажвадиновым приехал Черный Муса, на черном скакуне из селения Говкра, что в нескольких километрах от Шовкра.

– Завтра свадьба моего родственника, прислали пригласить на свадьбу Патимат, и я приехал за ней, – сказал Муса.

– Уже темно, почему обязательно сегодня, завтра утром может придет она? – ответил Нажвадин.

– Сказали, чтобы сегодня я ее привел, – настаивал Муса.

– Дядя Нажвадин, что-то у меня ноги не идут на эту свадьбу, – пожаловалась Патимат полушутя, полусерьезно.

– Если ноги не идут, мой конь тебя понесет, – сказал Черный Муса. Так Патимат нехотя пошла с Мусой. Он был кунаком ее отца, другом ее братьев, часто бывал в ее отцовском доме и Патимат не смогла ему отказать. Когда Патимат с Мусой поднялись на шовкринский холм, где-то сбоку послышалось ржание коня.

– Ой, Аллах, это, кажется, конь моего брата Али! – крикнула перепуганная Патимат.

– Откуда здесь быть коню твоего Али? Где-то здесь, видимо, привязан на ночь чей-нибудь конь, – сказал Муса. И через одно мгновение, действительно, перед ними уже на гнедом гарцевал Али.

Патимат крикнула и бросилась в сторону. Али спрыгнул с коня, догнал ее и стал бить плеткой. По всем ущельям разнесся крик Патимат. Она цеплялась за ноги брата, просила пощадить ее.

Наутро шовкринцы, живущие на окраине села, стали спрашивать друг друга, что за страшные крики были слышны ночью с холма? Одни говорили, что это кошки, другие, что это совы.

А Нажвадину показалось странным, что Муса, приглашая Патимат на свадьбу, хотя бы для приличия не пригласил никого из его семьи. Он вышел на дорогу, ведущую из Говкра в Кумух и спросил встречных говкринцев, чья свадьба намечается нынче в Говкрах. Ему ответили, что свадьбы нет никакой в Говкрах. Тогда он поскакал сам в Говкра, но Мусу Черного не обнаружил в селе. “Он как ушел из села вчера вечером, так и не вернулся”, – сказали его домочадцы.

Нажвадин вернулся в Шокра и бросил клич всем мужчинам, чтобы вышли на поиски Патимат. Вышли все, стали спрашивать по окрестным селам, но никто не видел ни Черного Мусу, ни Патимат. Поехал Нажвадин в Палисма, там тоже сказали, что Патимат в селе не появлялась. Так два дня и говкринцы, и шовкринцы, и палисминцы искали Патимат. На третий день шовкринская ребятня шла по тулизминскому ущелью, мимо речки, и обнаружили окровавленный платок-гюльменди, а к ущелью с холма шел какой-то странный след, будто тащили по земле вязанку дров. Ребята поднялись по этому следу наверх и обнаружили рассыпанные бусинки кораллов и золотое колечко. Трава на поле была помята, кругом следы крови, и ребята поняли, что здесь произошла трагедия. Они побежали в село и показали старшим своим находки, те побежали на поиски. Шовкринские парни нашли в ущелье окровавленный труп Патимат, зарытый в песок возле речки. Черный Муса и Али пропали. Но со временем поймали власти и Мусу, и Али, которых сослали в Сибирь.

Люди, знавшие Патимат, любившие ее, были очень опечалены случившимся, много песен-причитаний сочинил народ в ее честь. Пожилая шовкринка Тумалаева Мугажират с большой теплотой и любовью вспоминает Патимат. Мугажират была подростком, когда случилась эта трагедия, и как все односельчане и она была опечалена этой страшной трагедией. Мугажират вспоминает одну, из песен-причитаний, которые пели шовкринские женщины:

Удивительное временное пространство дорога, даже если она и недальняя. Случаи и встречи в пути иной раз оставляют глубокий след в памяти, а иной раз и в самой жизни человека многое изменяют.

Летом 1963 года мы с братом возвращались из Баку. На одной из станций в нашем купе появился пассажир. Он вошел без шума и суеты, коротко поздоровался с нами, сел на свободное место у окна, положил на столик пачку газет, видимо купленных на станции. Из внутреннего кармана пиджака он осторожно вынул очки, также не спеша надел их, и стал просматривать, газеты. Хоть бледное лицо соседа без единой морщинки казалось моложавым, но голова была седой, без единой темной волосинки. О таких говорят: седой, как лунь. Отливающая атласным блеском белая шевелюра очень была ему к лицу, придавала благородство и солидность.