Син-Лин - Белое внутри черного, черное внутри белого. Главы из книги

Если бы эта пытка касалась только меня, я могла бы еще кое-как выдержать. Но «революционные массы» не пожалели и моего шестилетнего сына. В субботу его никто не взял из детского сада, и он оказался во дворе учреждения, куда вела боковая дверь из детсадовского дворика. Хуан Цзыцзян тоже временно был лишен свободы: его заперли в кабинете и заставляли писать на меня показания. Два дня подряд я через открытые окна слышала плач сына и его зов: «Мама, мама!»

Но я была заперта в маленьком дворике, который от большого двора отделяли деревянные ворота плюс наши надзиратели-мучители. Я бесилась в одиночке, плакала, кричала, стучала ногами в дверь, но ничем не могла помочь сыну. Лишь после того как мужа освободили, он отвел мальчика в семью рабочего, где тогда уже находилась моя годовалая дочка. Только здесь, далеко от образованных интеллигентов, в семье неграмотных простолюдинов, мои дети нашли временный приют и покой.

До этого я не спала и не ела пять дней подряд.

Я не помню, как провела эти дни.

Считаю, что совсем не сошла с ума я опять-таки по Божьей воле. Когда мне казалось, что все в моей жизни кончается, когда я жаждала смерти, передо мной появлялась старая цыганка с Волги и говорила мне: «Потерпи, потерпи! Всему будет конец!» И я надеялась увидеть свет в конце темного туннеля — мое далекое будущее.

Однажды солнечным днем, примерно через два месяца, во мне вдруг что-то заговорило: «Да ведь это только страшный сон, фактически детская игра сумасшедших! А почему бы тебе не поиграть с ними?» Настроение у меня сразу изменилось, я стала относиться к заключению как к спектаклю. Во время очередного допроса я уже не чувствовала себя бесконечно подавленной.

Мучители спрашивают:

— Признавайся, где ты была, когда твои родители занимались шпионажем?

Я стою перед ними по стойке смирно и твердо отвечаю:

— Конечно, вместе с ними!

Обезумевшие бунтовщики хватают ручки и бумагу — скорей, скорей, нужно спешно записать первые признания «врага народа».

— Вы говорите, что они были шпионами в Москве, значит, я находилась в животе матери и все, что они делали, слышала и видела.

Искривленные от гнева лица, еще одно избиение. Но мне весело, я чувствую себя победительницей.

Таким же образом я вела себя и во время так называемых допросов извне, то есть когда ко мне приходили брать показания на других «советских шпионов».

«Клуб Петефи». Так назвал наш «русский коллектив» сам Кан Шэн. Ко мне приходили «красные застрельщики революции» из Тяньцзиня, из университета Нанькай. Они объявили, что сам Кан Шэн назвал меня советской шпионкой, а всех нас, интердомовцев, «клубом Петефи». От них я узнала, что список наших имен они узнали от племянницы Кан Шэна, моей подруги Жени. Она также дала им наши фотокарточки. Я ни в чем не винила Женю, так как она могла сделать это неумышленно. Кто мог подумать, что нас, младших интердомовцев, заподозрят в шпионаже? Только человек не в своем уме. Так, хорошо, раз вы затеяли эту позорную игру, я вам подыграю. И я начала во всех красках расписывать им нашу интердомовскую жизнь, как мы друг другу помогали, как не чувствовали себя сиротами, даже без родителей. Они меня прерывали. Но меня уже было трудно остановить. От них я узнала, что большинство наших ребят, а также моих родственников и знакомых или подвергнуты политической проверке, или уже сидят в тюрьмах.

С наступлением зимы, чтобы экономить топливо для «буржуек», которыми мы пользовались, заключенных женщин объединили в одну камеру. Я оказалась в общей комнате с двумя женщинами очень необычной судьбы. Хотя нам разговаривать в комнате не разрешалось, мы ухитрились узнать друг о друге почти все подробности.

ЧЖОУ ХОЙНЯНЬ [10] Чжоу Хойнянь (1911–1997) — старая революционерка, уроженка провинции Хэнань. В начале 30-х гг. участвовала в деятельности так называемых «красных отрядов» в Шанхае. Ее несчастная судьба, возможно, была предрешена именно этой таинственной историей: слишком много знала. (Прим. автора.) . Она была матерью интердомовки Сею, а также женой бывшего директора Бюро переводов Ши Чже, бывшего личного переводчика Мао Цзэдуна, начиная со времен Яньани. Чжоу Хойнянь в то время было за шестьдесят. Посадил ее в политический изолятор тоже Кан Шен, потому что она очень много знала. В первые годы после создания КНР она жила во дворце Чжуннаньхай и состояла в одной партийной ячейке с Цзян Цин, женой Мао Цзэдуна, Ван Гуанмэй, женой Лю Шаоци, Дэн Иньцао, женой Чжоу Эньлая, и другими супругами вождей. Она мне часто рассказывала о том времени и удивлялась: как могли эти самые обычные и не очень умные женщины стать руководителями в такой большой стране, как Китай? Только благодаря тому, что они — жены вождей?!

В начале тридцатых годов, когда ее новорожденному сыну не исполнилось и месяца, ее вместе с трехлетней Сею и малышом арестовали в Шанхае гоминьдановцы. В тюрьме она прикинулась невесткой известной старой революционерки по фамилии Ся, о которой в коммунистическом Китае написано немало книг. Таким образом, Чжоу Хойнянь тоже стала известна широкому читателю. Просидела она с детьми больше трех лет. После тюрьмы она оказалась в освобожденном районе. Шестилетнюю Сею адъютант известного коммуниста Си Чжунсюня повез в детский дом в Яньани, а по дороге изнасиловал. Чего в течение нескольких лет не сделали гоминьдановцы, сделал молодой коммунист. Его расстреляли. Но это не помогло маленькой девочке, она на всю жизнь осталась с не забывающейся травмой. Я знала ее в Интердоме — очень странная была девушка. В 1950 году Сею заставили вернуться в Китай вместе с нами, хотя ей было уже семнадцать лет и она училась в техникуме. К этому времени она уже была советской гражданкой. В 1952 году она по своему советскому паспорту уехала из Харбина обратно в Советский Союз вместе с местными русскими.

Сейчас же ее мать Чжоу Хойнянь обвиняли в предательстве в гоминьдановской тюрьме и в пособничестве своей дочери — «изменнице родины». Она часто говорила мне: «В этом мире нет ничего справедливого, поэтому не нужно относиться к жизни очень серьезно». Она страдала страшными головными болями и высоким давлением, которое иногда превышало двести. Но наша охрана не разрешала ей лежать на кровати и заставляла ходить на физические работы вместе с нами. Это была очень стойкая женщина.