Феликс Маляренко - Суворовец Соболев, встать в строй!

Голый Воробей застыл в межоконном пространстве. И тут Витька, уже не сдерживая себя, захохотал, схватившись за живот, трясясь и булькая. Вслед за ним захохотала вся толпа. Голый Воробей, зажатый между рам, с повёрнутой головой и раскинутыми руками походил на ощипанную курицу…

В спальню неожиданно долетела команда:

— Смирно! Дежурный, на выход!

Из коридора донёсся голос командира роты:

— Товарищ генер-р-рал! Седьмая р-р-р-рота занимается по распорядку. Командир-р-р р-р-р-роты майор-р-р Сор-р-рокин.

«Р.», произносимое командиром роты, когда он волновался, дребезжало милицейским свистком.

Ребята сжались. Витька замахал руками, показывая на тумбочку.

— Давайте убирайте скорее.

Суворовцы лихорадочно бросились засовывать всё в тумбочку, выравнивать кровати, забыв впопыхах о Воробье, который беззвучно кричал что-то за оконными стёклами и мощными дубовыми рамами дореволюционных казарменных построек.

Едва успели захлопнуть тумбочку, как в спальне второго взвода оказалось столько генералов и полковников, что Санька моментально выпрямился, прижав руки к лампасам, и сосредоточил всё внимание на невысоком генерале с тремя вышитыми звёздами на погонах. Генерал шёл впереди.

— Это что за наглядное пособие? – строго спросил он, качнув головой в сторону окна, где уже беспомощно, в полуобморочном состоянии висел Воробей.

И тут Санька увидел округлившиеся от изумления глаза начальника училища и неестественно порозовевшее лицо командира роты.

— Что это за живой Иисус Христос? Кто его распял? – и, окинув взглядом сбившуюся в толпу малышню и могучее, но посиневшее от страха тело Воробья, вдруг спросил: — А почему голый?

— Воздушную ванну принимает, — раздался чей-то догадливый голос из свиты командующего.

— Убрать его, — вдруг прогремел свинцовый бас начальника училища. – Я с ним разберусь, товарищ генерал-полковник.

— Хорошо, — согласился командующий округом.

Майор Сорокин подскочил к окну, дёрнул щеколду, распахнул окно и едва успел поймать Воробья в полуобморочном, посиневшем состоянии. Кольку уложили на кровать, подбежавшие подполковники и полковники кинулись растирать его. От такой чести он, наконец-то, открыл глаза…

За сколько дней можно узнать училище, в которое поступил, город, в который приехал, край, в котором живёшь? За сколько, если ты уже полгода находишься в казарме, а в ней всего-то два этажа: нижний – спальня и верхний – классы, бытовка, преподавательская, каптёрка старшины.

А в канцелярии командира роты Санька стоял впервые. Стоял во второй шеренге вместе с нарушителями воинской дисциплины, замуровавшими суворовца Воробьёва в межоконном пространстве, как говорил сейчас командир роты.

Для Саньки эта самая канцелярия была как несуществующая. Он её ни разу не убирал, не заходил, не заглядывал, не был. В канцелярию командира роты можно было попасть, чрезвычайно нарушив дисциплину.

Последний раз Санька видел, как в канцелярию заводили Борьку Топоркова. Борька, насмотревшись, как старшие суворовцы превращают выданные старшиной клёши в модные дудочки, тоже решил ушить брюки. Помогал ему в этой сложной операции и заодно научил ушивательному шву «назад иголку» его земляк из Хабаровска Витька Емельянов из третьей роты. После трудоёмкой работы Борька тяжело, с мылом, влез в брюки, которые, как трико танцовщиц, плотно облегали его тонкие ноги. Красные лампасы закрывали их, подчёркивая ярко выраженную колченогость. Когда Борька в обновке явился в казарму и на зависть седьмой роте манекенщиком прошёлся по ковру коридора, он встретился с её командиром…

— Брюки ушиваешь, а двойку исправить времени нет, — отметил майор Сорокин.

Так Борька стал первооткрывателем загадочной комнаты под названием канцелярия. В роту он пришёл счастливый и улыбающийся, а вышел оттуда с размазанными от слёз подтёками и самым несчастным. Вдогонку ему, как из милицейского свистка, перекатывалось разгневанное, дребезжащее «р» майора Сорокина:

— Бр-р-рюки пер-р-решить! Один нар-р-ряд вне очер-р-реди!

Борька стоял в наряде и благодарил своего земляка, который оказался хорошим человеком и не научил его отрезать образовавшуюся при ушивании складку за ненадобностью. Поэтому не полетело в Хабаровск письмо к родителям незадачливого модника. Ночью утюгом Борька вернул дудочки в первоначальный клёш…

Сейчас Санька боялся поднять голову и встретиться глазами с командиром роты, верхняя губа которого с выемкой, похожая на заячью, вибрировала и трепетала от возмущения.

— Товар-р-рищи сувор-р-ровцы! Непор-р-рядок! Безобр-р-разие! Кто это сделал? Сами маленькие, а Вор-р-робьёва между р-р-рамами… Кто пер-р-рвый придумал? Он же чуть р-р-разр-р-рыв сер-р-рдца от страха не получил!

Санька пересилил себя и поднял голову. Майор Сорокин стоял, опершись рукой на обтянутый дерматином стол, а другой рубил воздух. Лицо его, обычно розовое, сейчас было красным, а крепкое тело сотрясалось от гнева.

Дальше за размахивающейся рукой Санька увидел полку с журналами «Коммунист вооружённых сил». Сбоку от стола, прижимаясь к стене, стояло несколько стульев. За Санькиной спиной громоздился фанерный шкаф, и висели наглядные пособия.

Майор Сорокин, увидев Санькины глаза, пристально уставился в них. Санька опустил голову.

— Опозор-р-рить училище перед окр-р-ругом! Стар-р-ршего товар-р-рища между окон… Кто затолкал Воробьёва? Не пр-р-ризнаетесь, всех накажу. Всем нар-р-ряд на воскресенье. Что молчите? Может, Яковлев, это Ваших р-р-рук дело?

Серёгу как ошпарили. Он покраснел гуще командира роты.

— А что я? Чуть что – я.

— Тогда, может, Вы, Счастливов? Отвечайте, товарищ сувор-р-ровец!

Толя Счастливов приподнял свою широкую с растопыренными ушами голову и исподлобья, как бычок, уставился на командира. Он так долго и пристально смотрел, что майор Сорокин не выдержал и сам ответил за Счастливова.

— Так, значит, не Вы, а кто же тогда? Никто не засовывал, а Воробьёв между окон сушился. А может, товарищ Хар-р-ритонов? За что Вы Воробьёва замур-р-ровали?

Всегда спокойный и даже немного сонный Коля Харитонов поднял на командира роты серые глаза и, едва не зевая, ответил:

— За оконную раму.

— Да я сам знаю, что за оконную раму, Хар-р-ритонов! Я Вам нар-р-ряд объявляю, — сердился майор, размахивая своим толстым коротким пальцем.

Толя смотрел на этот батончик так же безразлично, как смотрел бы на телеграфный столб. Ну чем может взволновать телеграфный столб? Стоит себе и стоит, гудит себе и гудит, и то, если близко подойти и ухо приставить.

— Так, понятно, — командир роты посмотрел на Витьку, — Шадр-р-рин, а ведь больше никому такое в голову не придёт! Точно, Вы! Я помню, Вы пер-р-рвый подскочили, когда дежурный по роте позвал Декабр-р-рёва. – Сорокин, казалось, прижал Витьку к стене.