Александр Житинский - Цой Forever. Документальная повесть

Однажды Витька позвонил мне и сказал, что он решил немедленно приступать к записи. «Где?» — поинтересовался я. Идея была неожиданной — мы не собирались ничего писать раньше, чем через месяц-другой. «Нужно все-таки опять с Тропилло договариваться, — сказал Витька. — Давай этим займемся». «Ну, хорошо, — согласился я, — с Тропилло мы договоримся. Тогда тебе срочно нужно начинать с нами репетировать — с Максом и Юркой». — «Нет, я думаю, что мы снова все сделаем с «Аквариумом». Это профессионалы, они сделают все как надо. Наши ребята еще не готовы. Новый альбом должен быть по музыке безупречным — они этого сделать не смогут». — «Нет, я не согласен, — сказал я. — В таком случае нужно подождать, пока Юрка с Максом все отточат. Мы должны делать этот альбом своим составом». — «Не надо меня учить как мне делать мой альбом». — «Витя, если это ТВОЙ альбом, делай его, пожалуйста, как хочешь. А если это альбом, «Кино», то это должно быть, «Кино». — «Леша, если у тебя такое настроение, то ведь я могу записать мой альбом и без твоей помощи». — «Пожалуйста», — сказал я и повесил трубку.

Больше мы с Витькой не созванивались никогда. «Мы странно встретились и странно расстаемся…»

Дурацкий спор вдруг стал причиной совершенно дикого разрыва — группа «Кино» перестала существовать».

Здесь Леша немного преувеличивает.

Группа «Кино» существовать не перестала, потому что в ней остался один Цой, а другие ушли.

Группа «Кино» перестала существовать только через семь лет, когда не стало одного Цоя, а другие остались.

Но надо признать, что выступать в таком составе на фестивале было нельзя, ибо это был не конкурс бардов.

Поэтому хмурый Цой ходил на концерты и на все вопросы, почему не выступаешь, отвечал коротко:

— Состава нет.

Состава не было, но был Юрик Каспарян, которого требовалось еще многому учить и сыгрываться. И чтобы помочь ему в этом деле, Цой с Каспаряном записали у Вишни новые песни, чтобы Юра мог тренироваться с этой записью, придумывать аккомпанемент, свои отыгрыши уже на электрической гитаре.

Вишня послушно исполнил просьбу, записал болванки, вокал и свел все вместе. Получился такой странный акустический альбом на две гитары с вокалом.

И Леша Вишня, недолго думая, пустил его в народ под названием «46». Он клянется, что его никто не предупреждал, что этого нельзя делать. Он был уверен, что записал полноценный новый альбом «Кино».

Цой был этим своеволием недоволен, но народ оценил. Мне тоже нравится этот незамысловатый альбом, прежде всего цоевским пением. Каспаряна слышно немного, он еще робок был.

И тут на Цоя надвинулась немузыкальная действительность, поскольку ему исполнился двадцать один год и о нем вспомнил военкомат.

Ни для кого не секрет, что Виктор Цой уклонился от службы в армии не совсем законным путем. Проще говоря, «закосил». Для этого ему пришлось провести шесть недель в психиатрической лечебнице №62, что на берегу речки Пряжки. Эту больницу все так и называли — «Пряжка».

Мне не хотелось бы обсуждать нравственный аспект этой темы, оправдывать или осуждать. Сам Цой дал такой ответ на вопрос об отношении к армии, когда его спросили об этом после концерта:

«Отношение к армии очень двойственное. С одной стороны, я считаю, необходимо, чтобы мужчины умели защищать Родину, свою семью. С другой стороны, в армии занимаются иногда ненужными делами. Поэтому, если мы говорим об армии в смысле того, чем она действительно должна заниматься, то я двумя руками «за»».

Калининград, сентябрь 1989

Тем не менее, когда Цой стал получать повестки из военкомата, вопрос встал ребром: косить или не косить? И я знаю, что решался он трудно.

«Они тогда жили отдельно, на Блюхера. Я помню, что его родители очень возмущены были, чуть ли не «ты позоришь нас, как так можно!». Им это казалось ненормальным, хотя Роберт Максимович тоже ни в какой армии не служил, потому что он закончил Военмех.

А у них это было поветрие, все они тогда косили: и Рикошет, и Кинчев… Все боялись, что за эти два года их забудут, и он очень боялся свой потенциал растерять. Он не вдруг к этому решению пришел, но твердо.

Они в тот вечер были у нас на Ветеранов, потом заторопились, и Марьяна в тот же вечер вызвала «скорую», потом ходила в «психушку», писала какие-то плакаты, чтобы ее к нему пускали, а он таблетки все выплевывал, конечно, но его все равно дольше обычного продержали. А потом все же дали белый билет, и он занимался уже только рок-н-роллом, работал как подорванный.

Записывали у Вишни, помню этот магнитофон ленточный, пленка рвалась все время, потом мы его на какой-то даче бросили. Ему какой-то англичанин привез нормальный магнитофон. Это еще до Джоанны было. Есть даже такая фотография: стоит этот магнитофон и Витя смотрит на него, как на любимую женщину. Свершилось, наконец! Ну а я что? Я одна работала. Потому что Витя не работал, Марьяна, после того как из цирка ушла, тоже как-то так… А когда они вернулись на Корзуна, у Марьяны уже Саня должен был родиться».

«Раньше Цой очень успешно косил армию, учась в разных ПТУ. ПТУ привлекали его как раз с этой точки зрения, потому что оттуда в армию не забирали. Потом ему стукнуло двадцать один, и военкомат решил заняться им всерьез. Но он уже был Виктором Цоем и уже никак не мог уйти в армию.

Он мне сказал: «Я уйду в армию, а ты тут замуж выйдешь». Я говорю: «Да ты что, с ума сошел?» На самом деле он просто не мог на два года уйти от рок-н-ролла в какие-то войска. Все кругом косили, все как-то нас поддерживали: «Ну, подумаешь, сумасшедший дом! Ну, посидишь ты там две недели!..» Вышло полтора месяца.

Страшно вспомнить, как он туда сдавался. Я заделалась там за бесплатно делать всякую наглядную агитацию, писать психам: «Мойте руки после туалета!», «Увеличить оборот койко-мест» — это было полное безумие. За это мне разрешили с ним видеться каждый день. Обычные свидания там раз в неделю.

БГ послал ему через меня какую-то дзенскую книгу, которую Витя на Пряжке так и не открыл. От нашей самой гуманной психиатрии в мире у него чуть не поехала крыша всерьез. Я не буду рассказывать о жутких условиях для несчастных людей, попавших в эту больницу, о практике делать уколы исподтишка спящим и прочих вещах, о полной безответственности и нечестности. Это все по прошествии времени потихоньку исчезает из памяти. Помню только, что лечащий врач с маниакальной настойчивостью пытался выискать изъяны психики пациента или же вывести его на чистую воду как симулянта. Его страшно раздражало, что Цой молчун. Но тот упорно не отвечал на его вопросы — просто в силу природного характера, а не оттого, что хотел подразнить. Их единоборство продолжалось почти шесть недель.