Василий Соколов - Вторжение

- Какие теперь танцы, все севом заняты, - ответила она и притворно улыбнулась: - Мне и одной не скучно.

- В душной-то хате... Затворница!

- Откуда вы знаете, затворница ли? Я и так на улице... в амбаре сплю.

В это время от моста выкатилась повозка с бочкой и, расплескивая воду, затарахтела по дороге. Завьялов плутовато-жадными глазами взглянул на Наталью, потом резко завел мотоцикл и уже на ходу обернулся, помахал рукой.

По ухабистой дороге, взбадривая пыль, помчался мотоцикл. Наталья еще какую-то долю минуты стояла, провожая его тоскующим взглядом. Вдоль кочкастой поймы реки курились редкие туманы. А к горизонту, насколько хватал глаз, уходила синяя степь, и дорога вихрем уносила Петра все дальше и дальше, пока он совсем не растаял в синеве.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Оставшись одна, Наталья свернула на дорогу, уводившую в поле, и зашагала, ощущая прилив радости от встречи с Петром. И пусть до обидного коротким было свидание, все равно душа ее пела. Словно внемля ее настроению, высоко поднял свою песню жаворонок. Наталья, запрокинув голову, восхищенно следила, как эта добрая пташка мелко трепыхалась на одном месте и, точно по невидимой лесенке, забиралась все выше, в бирюзовое поднебесье...

Повозка с бочкой наконец догнала ее. Впереди, прислонясь к бочке, стоял Паршиков. Взглянув на него, Кострова слегка смутилась, подумала, что он, конечно, наблюдал за их встречей, но Паршиков как ни в чем не бывало уступил место на передке и пригласил сесть.

- Забрызгаешь. Больно-то охота мокрой быть.

- А мы потише, - упрашивал Паршиков и щерил зубы, не скрывая чувств. - Куда нам, Наташка, спешить? Правда? Вдвоем-то...

Наталья улыбнулась, как показалось Паршикову, с видимым согласием, но сесть на повозку не захотела, шла сбоку.

Левка Паршиков слыл первым парнем на селе: был ловок, статен, крупные голубые глаза и спущенная на лоб прядь волос делали его совсем красавцем. Не по летам рано начал он ухаживать за девушками, и, как сказывала Верочка, некоторые по нему с ума сходят.

"Молоко еще не обсохло на губах, а уже липнет ко всем", - подумала Наталья и вновь насмешливо поглядела на парня.

Паршиков по-своему оценил ее ухмылку и небрежно спросил:

- Сулится приехать твой ненаглядный?

- Пока еще нет. Обещается к осени...

- Ждать небось моченьки нет? - не отступал Левка, скаля крупные зубы, среди которых одного переднего недоставало.

- Кто это тебя... зуба лишил? - все так же наигранно спросила Кострова.

- Фью! - присвистнул он, отмахнувшись, и - свое: - Давно бы подыскала себе.

- Кого?

- Это уж твоя воля. - Паршиков посмотрел на нее и заулыбался. - Хотя бы меня. Чем не пара? А?

- Тоже мне ухажер! И не стыдно к замужней липнуть?

- Мне? - ткнул он себя в грудь. - Да разве я... Девчат, как на ярмарке, любую возьму... А вот тебе... Эх, не приведись! Одна голодуха!

- Коль таким успехом пользуешься у девчат, то и гуляй.

- Те обождут. Никуда не денутся, - продолжал он грубоватым голосом. Хочу тебе навстречу пойти.

- Слаб в коленках, - оборвала Наталья. - Научился бы человеком быть, а потом...

- Но-но, поосторожнее. Могем. Все могем! - похвалялся Паршиков. - Так что, если охота, приходи... Уделю внимание...

- Нахал! - гневно бросила Кострова и не успела отстраниться, как Паршиков с силой рванул вожжи.

Лошадь испуганно шарахнулась с дороги, бочка качнулась на ухабине, и вода, плеснув, окатила Наталье спину.

Она готова была броситься на него с кулаками и, окажись он близко, надавала бы тумаков. Но едва отошла от повозки, как заставила себя успокоиться. - "Что с него взять? Лучше не связываться с дурнем!" подумала она.

Дорога потянулась через яровое поле. Наталья подивилась: и недели не прошло, как посеяли тут пшеницу, а зерна уже проклюнулись, дали ростки, пока еще не зеленые, шелковисто-красные.

К яровому клину примыкал другой; его засевали сейчас просом. Дорога взбежала на пригорок, и отсюда Наталья, как зачарованная, окидывала взглядом привольную, уходящую к самому горизонту, равнину. Гудело поле, звенел сам воздух, и далеко разошлись, гуляли из края в край в затканном маревом просторе тракторы с сеялками.

На подножках сеялок в цветастых платьях и косынках стояли женщины. Когда один трактор, сделав прогон, стал разворачиваться, Наталья не вытерпела, поднялась на приступку сеялки и начала ворошить зерно.

- Доченька, и ты пришла пособлять, - окликнула маленькая, сухощавая, с родинкой возле носа Аннушка, доводившаяся Наталье свекровью.

- Он, мама! - воскликнула Наталья. - А я вас и не узнала!

- Богатой станет, - поддакнули женщины.

- Куда уж мне на старости лет... Зачем богатство? Пускай они вот себе наживают, - кивнула Аннушка на невестку, и Наталья, догадываясь, что сейчас начнут пытать да выспрашивать об Алексее, перевела разговор, спросила, нет ли больных.

- Кажись, нет, - ответили женщины и опять с вопросом: - Как служивый твой, отписывает весточки?

- Служит. И письма шлет, - скупо ответила Наталья.

- Вернется с армии - блинами будем угощать, - сказала Аннушка.

- Как знать, мама, - неопределенно проговорила Наталья.

- Знамо, - не поняв ее, поддакнула та. - Раз дождики теплые пошли, возьмется в рост, доброе уродится просо.

- А что это у вас? - неожиданно встревожилась Наталья, увидев у нее ссадину на руке.

Она уже хотела дать знак выглядывающему из кабины парню, чтобы остановил трактор, - надо же перевязать, но Аннушка велела ехать дальше, сказав, что беда не велика, до завтрака потерпит.

Действительно, до завтрака оставалось мало времени. Все сильнее припекало солнце, а небо было чистое, будто залитое хрустальной синью. Нагретая земля нежилась, млела, дрожала в зыби теплого воздуха. Следом за трактором по свежим бороздкам домовито, важно ходили грачи. То и дело откуда-то поодиночке прилетали скворцы и с трепыхавшимся в клюве червяком тут же улетали.

Трактор сделал еще один круг и остановился вблизи полевого вагончика.

- Ну-ка, покажите, мама, свою болячку. - Наталья повернула ее руку и нахмурилась: - Ой, да у вас опухоль! А вдруг заражение? - И тотчас достала из сумки флакончик спирта, омыла ранку и завязала.

Женщины расселись на лужайке в кружок и принялись завтракать. На корзинах, на обрывках газет и просто на коленях раскладывали узелки с едой - вареные яйца, печеную картошку, творог, соленые огурцы, куски сала, аккуратно завернутые в тряпицы, и одаривали друг друга.

За едой судачили о всякой всячине: и что привезли в кооперацию, и какого лучше материала взять на рубашонки детям, и почему на прилавки редко выбрасывают самый ходовой товар - ситец. Потом заговорили о сынках и дочках, которые в наш-то век совсем отбились от рук; не успеют повзрослеть, как разлетаются по свету, - все норовят в город, и разве только агрономы да учителя оседают в родимых местах.