Олег Терентьев - Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы

1938 г.

г. Эберсвальде, лето 1947 г.

«Детские впечатления очень сильные. Я помню с двух лет — невероятно просто! — все события. Я помню, например, как... я провожал отца на фронт. Досконально просто, до одной секунды. Как меня привели в поезд, как я сел, сказал: «Вот тут мы поедем». Они говорят: «Ну, пойдем на перрон, там погуляем». И вдруг я смотрю... и он уже машет платком мне... А обратно меня нес муж Гиси Моисеевны, дядя Яша, на руках, потому что я был в совершенной растерянности и молчал, [обидевшись), что меня так обманули: я уже с отцом ехал... и вдруг они меня не взяли... Очень хорошо помню, когда пришли домой... Жил на Первой Meщанской прямо напротив Ржевского вокзала в трехэтажном доме». (10)

«Еще до войны я окончила Московский комбинат иностранных языков и стала работать переводчиком-референтом немецкого языка в иностранном отделе ВЦСПС. Работала в «Интуристе» гидом. В первые годы войны служила в бюро транскрипции при Главном управлении геодезии и картографии МВД СССР. Затем работала инокорреспондентом во В/О Технопромимпорт Минвнешторга. А последнее время в отделе научно-технической информации в НИИхиммаше, начальником бюро технической документации. Ветеран труда, сейчас на пенсии». (9)

«Володя не по годам стойко переносил все тяготы неустроенного военного быта. В первые месяцы войны мне приходилось брать его, трехлетнего, с собой на работу. Иной раз и спал он там, прямо на столах.

Когда бывали воздушные тревоги, мы спускались в бомбоубежище. Там всегда было битком набито народу, было душно и жарко. А он хоть бы раз захныкал. Напротив, со всеми перезнакомится, начнет разговаривать. А однажды залез на табуретку и начал читать стихи:

Климу Ворошилову письмо я написал:

«Товарищ Ворошилов, народный Комиссар,

В Красную Армию в нынешний год,

В Красную Армию брат мой идет...»(4)

«Сейчас почему-то Володе приписывают разные сверхкачества. Ну, например, один корреспондент пишет, что он, мол, в трехлетием возрасте лазил на крышу, или когда падал — не плакал. Был он обычным ребенком: и плакал, и капризничал как все дети. Песок для тушения немецких «зажигалок» к специальному ящику, которые тогда стояли в каждом доме на чердаках, он вместе с другими ребятами действительно подносил в своем маленьком игрушечном ведерке, но для него это была обычная детская игра в подражание взрослым». (9)

«У меня голос всегда был такой, как раньше называли «хрипатый», а теперь из уважения говорят «с трещиной». А я, когда еще был малолеткой и вот таким пацаном читал стихи каким-то взрослым людям, они говорили: «Надо же! Какой маленький, а как.пьет!» ...Я, конечно, подпортил голос там и куревом, и другими делами, но все-таки он у меня всегда был глуховатого тембра, низкого». [Очень похожий на голос отца.] (11)

«Война в его детской памяти осела тяжестью длинных-предлинных переездов в товарных вагонах, изможденными лицами раненых и изголодавшихся людей, недоеданием, бомбежками, смертью родных. «Его дядя — мой младший брат Володя, и тетя — моя старшая сестра Надежда, погибли в начале войны»,— рассказывает Нина Максимовна». (3)

«В конце июля сорок первого мы эвакуировались вместе с Володей на Урал. Уезжали с детским садом московской парфюмерной фабрики «Свобода». В этой системе работал Владимир Семенович — дед Володи. Там всех наших детишек поселили в помещении бывшего клуба, который переоборудовали [под детский сад].

Я работала приемщицей сырья — доверенной от завода. Это спиртзавод № 2 имени Чапаева, который, как и фабрика «Свобода», входил в состав Пищепрома. Затем работала в лаборатории завода. Володя жил вместе с другими детьми отдельно от меня». (9)

«Вскоре [после начала войны] мы выехали с сыном, [в село Воронцовка Бузулукского района Оренбургской области], вместе пережили все трудности эвакуации. Жили в селе, иногда я приносила ему с работы чашку молока, он ею делился с другими детьми, говоря при этом: «У них здесь мамы нет, им никто не принесет». (3)

«А еще запомнился такой эпизод. Это в [Воронцовке] было... Вовочка жил там в помещении детского сада, я работала на лесозаготовках. Виделись мы с ним редко. И вот, во время одной из наших встреч, он вдруг спрашивает меня: «Мама, а что такое счастье?» Я удивилась, конечно, такому взрослому вопросу, но как могла объяснила ему. Спустя некоторое время при новой нашей встрече он мне радостно сообщает: «Мамочка, сегодня у нас было счастье!» — «Какое же?» — спрашиваю я его. «Манная каша без комков». (4)

«В Москву вернулись через два года. Когда проводили по Мещанской колонну пленных фашистов — это было в июне 1944 года,— подросший сын спросил у матери: «Как по-немецки будет «долой Гитлера»? Затем кричал громко из окна на всю улицу: «Гитлер капут!» А потом принялся сдирать с окон бумажные кресты, наклеенные в начале войны». (1)

«Встреча нового, [1944] года на Первой Мещанской. Встречали втроем: Нина Максимовна, Володя и моя мама... «Я увидела,— вспоминает мама,— сидящего на деревянном коне-качалке мальчика. Челка, ниспадающие к плечам крупные локоны. Поразили глаза: широко распахнутые, лучистые, пытливые». (5)

«В ранние школьные годы у Володи было много товарищей из соседских девочек и мальчиков. Любимым товарищем тех лет был Вова Севрюков, сын моей подруги. Они называли друг друга по фамилии, и Высоцкий говорил Севрюкову: «Ты мне не товарищ, а брат по пятому колену!»

Дети собирались у нас на квартире на Первой Мещанской, и любимым занятием их была игра в театр. Я сама увлекалась театром и даже в трудные военные годы находила возможным пойти с сыном на спектакль.

Впервые Володя попал в театр, когда ему еще не было трех лет. В кукольном театре на улице 25-го Октября мы смотрели забавный спектакль про зверюшек, назывался он «Цветные хвостики». После этого Володя рассказывал своим маленьким друзьям обо всем, что видел, рассказывал подробно, образно и там, где нужно, с юмором.

Володя обладал редкой памятью... и мог чуть ли не дословно передать содержание пьесы, кинофильма, прочитанного рассказа или сказки. Но однажды мальчишкой он смотрел кинофильм «Белый клык» по Джеку Лондону, и когда я спросила, интересна ли была картина, он ответил одним словом: «Жалостная...» — и голос его дрожал. Рассказывать о фильме он не стал, но чувствовалось, что все виденное запало глубоко в его душу.

В восторге был Володя от мхатовской «Синей птицы», и интересно, что... будучи студентом театральной школы, он сам участвовал в этом спектакле, в массовой сцене.