Коллектив авторов - Пермские чекисты (сборник)

Напряжение в оперативной группе достигло предела: близился первый допрос Штейникова. Что он даст? Какое он имеет отношение к крушению, имеет ли вообще? Ну, ходил с железным прутом, ну и что? Мало ли кто с чем ходит. Это не доказательство. И готовились к первой встрече со Штейниковым долго и тщательно. Следственная бригада во главе с подполковником Будиловым составила план, выверила вопросы, предусмотрела варианты, исходя из того, какую линию поведения может избрать допрашиваемый.

И вот он в сопровождении конвойного появился на пороге следственного кабинета. Среднего роста, худой. Серое, изможденное лицо с острым профилем, бойкими глазами. Мятый костюмчик. «Староват он кажется, однако, для своих лет».

— Здравствуйте. Назовитесь, пожалуйста.

— Штейников Александр Иванович.

— А я подполковник Будилов, начальник следственного подразделения областного управления Комитета государственной безопасности. Прошу садиться.

Следователь увидел, как от горькой гримасы у приведенного еще больше заострилось лицо, прищурились глаза.

— За...ачем я вам понадобился? — заикаясь спросил он.

— Давайте поговорим. Нас интересует, чем вы занимались этим летом, в частности в начале июля. Прошу говорить честно, правдиво, это будет только вам на пользу. Ну-с, приступим...

— В апреле этого года я рассчитался с работы в селе Юрла и какое-то время жил у матери, в Кудымкарском районе. В мае я уехал в Молдавию, потому что я там служил и мне нравится тамошний климат. Жил на заработок от шабашек у разных людей, в основном косил у них сено; у кого работал, сейчас конкретно не скажу, не помню. 24 июля я выехал обратно в Пермскую область и 28-го поездом прибыл в Пермь. В Перми пробыл до 2 августа, искал работу и квартиру, но, не найдя, поехал на станцию Селянка, где 3 августа совершил кражу, за которую сейчас отбываю срок наказания.

— Больше ничего не можете вспомнить? Подумайте, Штейников.

— Нет. А чего я должен еще помнить? Как было, так и сказал! — в голосе допрашиваемого послышался вызов.

— А я вот как раз думаю, что сказали вы и не так, и не все. У нас есть основания не верить вам в той части, где вы говорите, что долго отсутствовали и появились на территории нашей области лишь в конце июля. Повторяю свой вопрос: где вы были в начале июля?

— Я ведь вам сказал — в Молдавии...

— Ну ладно! Прервем на время. Ступайте и подумайте. Конвойный, увести!

Второй допрос начался так:

— Ну, Штейников, у вас было время подумать. Не желаете ли чего-либо добавить к прежним своим показаниям?

Тот замотал головой.

— Так... Что ж, давайте вернемся снова к тому, как вы провели начало и середину нынешнего лета. Мы располагаем, Штейников, данными о том, что в конце июня — начале июля вы находились здесь, на территории нашей области, а отнюдь не в Молдавии, как вы утверждаете.

— Не было меня здесь, не было!

— Наши сведения основываются на показаниях ваших родственников и знакомых, проживающих на станции Всесвятская. Если возникнет необходимость, они, готовы подтвердить их на очных ставках с вами. Что вы на это скажете?

У Штейникова лицо взбугрилось желваками, глаза прищурились.

— Ну был, не был — какая вам разница? Что это меняет?

— Кое-что меняет... Так были или нет?

— Не знаю... не помню...

— Хорошо. Мы докажем вам это. Но предупреждаю, Штейников: запирательство — не лучший для вас выход. Итак, находились ли вы в районе станции Всесвятская в конце июня — начале июля?

— Ну, появлялся я там...

— Значит, изменяете свои показания? Теперь такой вопрос: где вы находились и чем занимались в ночь со 2 на 3 июля? Если конкретнее — в четвертом часу утра?

— Не помню! Не знаю! — истерически закричал Штейников. — Ничего не скажу, отстаньте! Уведите... уведите меня!

— Я понимаю ваш страх. А вы понимаете, что я имею в виду. Действительно, преступление тяжкое. Но постарайтесь понять: я не пришел бы сюда, не имея достаточных оснований подозревать вас в его совершении. А вы лжете, пытаетесь запутать следствие... Но хорошо, я дам вам еще один шанс. Ступайте и еще раз обдумайте свое положение. Вы еще можете облегчить собственную судьбу. Однако времени у нас нет, учтите. Поэтому — до завтра!

Он вошел сильно сутулясь, острое лицо его как-то сразу сморщилось, скуксилось, губы оттопырены, глаза припухли.

— Ну как, Штейников? — спросил Будилов. — Готовы ли вы рассказать мне, что произошло в четвертом часу утра 3 июля сего года на перегоне Всесвятская — Багул и какова ваша роль в этих событиях?

Тот кивнул.

— Сесть позвольте?.. И — я закурю, если можно...

Раскурил сигарету, помолчал.

— Я слушаю, Штейников.

— Да... С работы, откуда меня уволили за прогулы, я не стал даже брать трудовую книжку, уехал сначала к матери, а потом стал бродяжничать, ездить на поездах то туда, то сюда. Как-то в конце июня я на станции Пашия сел на грузовую платформу с автомашиной и на этой платформе нашел металлический прут. У меня как раз болела нога, и я решил использовать его как трость. Доехал до Всесвятской, зашел к родне и пассажирским поездом поехал на Теплую Гору, хотел попробовать устроиться там шофером. Однако на станции Пашия меня снял с поезда контролер за безбилетный проезд и доставил в линейный пункт милиции. Я после того случая обозлился на весь свет, а больше всего — на железнодорожников за то, что они меня снимали несколько раз с поездов и сдавали в милицию. Из-за них нарушались все мои планы. Но о том, чтобы им мстить, я сначала не думал. Эта мысль возникла у меня, когда я заночевал в будке шахтных подъездных путей на станции Скальная. Мы со сторожем напились пьяные, а утром, уходя, я заметил прислоненную к стенке будки костыльную лапу и взял ее.

«Так вот почему мы не обнаружили ее отсутствия при проверке инструмента железнодорожников! — подумал присутствующий на допросе Павел Иванович Розанов. — Там она — инструмент строгого учета, а у шахтеров — просто подсобная железяка, вроде лома».

— Я сначала взял ее для того, чтобы удобнее было нести на плече хозяйственную сумку. С ней я добрался до Пашии, а ночью по железной дороге двинулся на Всесвятскую, хотел там пожить у родни. Где-то к утру, не доходя немного до Всесвятской, я присел на рельс отдохнуть и вдруг подумал, что ведь у меня есть все инструменты, чтобы организовать железнодорожное крушение. Дело в том, что в сумке у меня лежал еще торцовый ключ размером на 36 миллиметров, я украл его еще в Коми-Пермяцком округе, в поселке, где жила мать, из трелевочного трактора. Хотел использовать его в том случае, если снова буду работать шофером. И вот, сидя на путях около трех часов ночи, я вспомнил, что хотел отомстить железнодорожникам за их отношение ко мне. Встал, взял костыльную лапу, выдернул ею один за другим из шпал несколько костылей, затем торцовым ключом стал раскручивать гайки в одном из стыков правого рельса. В качестве ворота я использовал найденный тут же «пучинный» костыль. Если гайка крутилась тяжело, я крутил ключ прутом, который носил в качестве трости. Лишь только я закончил раскрутку стыка и сдвинул рельс в сторону, как раздался гудок электровоза со стороны Всесвятской и показался свет прожектора. Я быстро закидал стык травой, взял костыльную лапу, сумку, свернул налево от разболченного места, забежал в лес и пошел по направлению ко Всесвятской. Сзади я слышал какие-то шум, стук, скрежет и понял, что поезд сошел с рельсов. После этого я побежал, потому что почувствовал большой страх и понял, что наделал.