Николай Азаров - Украина на перепутье. Записки премьер-министра

Вспоминая годы своей работы на комбинате «Тулауголь», не могу не сказать несколько добрых слов о своем первом руководителе, управляющем трестом Георгии Павловиче Мельникове. Я, тогда еще совсем молодой человек, выпускник Московского университета, он пятидесятилетний руководитель на пике своей карьеры. Ни выше, ни ниже по служебной лестнице он уже не перемещался. И первые уроки управления я получил именно от него, как положительные, так и отрицательные.

Он был типичным руководителем, скажем так — сталинского типа, трудоголиком. Прежде всего, невероятно ответственным за порученное ему дело. Стиль управления — авторитарный, с гипертрофированной функцией контроля за исполнением своих решений. Личный контроль абсолютно за всем, и, соответственно, функциональные обязанности заместителей расплывались и «повисали» в воздухе. Все ответственные решения принимались только им. Это невероятно его загружало и, соответственно, мешало работе.

Грубость, а иногда бестактность в отношениях с подчиненными также не способствовали развитию творческой, доброжелательной обстановки в коллективе, а иногда и повергали работников в глубокий стресс.

Вспоминается такой эпизод. Большой длинный кабинет управляющего. За стол совещаний рассаживаются ответственные руководители. Среди них одна женщина, руководитель какого-то из управлений. Управляющий сидит за своим столом, читает какие-то документы. Когда ему показалось, что все собрались, он грозно спрашивает: «Так, опять эта б… опаздывает?» Женщина встает, вся красная от смущения, и отвечает: «Я здесь». Как говорится, смех в зале. А по большому счету — слезы. Грубость никогда не украшает руководителя.

Ключевым вопросом тогдашней системы управления было выделение фондов из системы материально-технического снабжения. От этого зависела ритмичность и качество выполняемых работ. Все руководители предприятий шли с письмами к управляющему. И он на всех письмах накладывал абсолютно одну и ту же резолюцию своему заместителю по снабжению: «Для решения». Но в зависимости от того, каким карандашом была написана резолюция, она означала разные решения. Красный карандаш означал, что следует «немедленно выделить в полном объеме»; черный карандаш — что можно выделить примерно 50 % от запрашиваемого, и выделить тогда, когда это будет возможно; синий карандаш означал, что заместитель сам мог решать, давать запрашиваемое или не давать.

Не зная этой «палитры решений», я на первых порах получал нужную резолюцию, а потом долго ходил и обивал пороги, пытаясь получить то, что было необходимо. Это послужило первым поводом для моего конфликта с управляющим. Я откровенно сказал ему, что думаю по этому поводу, и после этого наши отношения как-то не заладились.

Хотя лично ему я был очень благодарен за то, что, придя после распределения на работу в трест, я из его рук получил ордер на квартиру. При этом он вызвал начальника административно-хозяйственного управления и приказал ему отвезти мне на квартиру диван, письменный стол, несколько стульев и настольную лампу. «Когда купишь свое — вернешь», — сказал он, пожимая мне руку. Такое отношение руководителя к молодому специалисту дорогого стоит.

Я многому научился от моего начальника, несмотря на наши конфликты. Прежде всего, человеческому отношению к людям, заботе о них, дисциплине, контролю за исполнением решений, обязательности. Вместе с тем, я четко увидел недостатки управления такого типа: чрезмерную опеку, лишение самостоятельности заместителей, попытки все решать самому. Некоторые моменты в стиле его руководства даже сегодня выглядят для меня непонятными, хотя в какой-то степени характеризуют этику поведения руководителей того времени.

На работу и с работы управляющего возила служебная машина. Его жена также работала в тресте, в каком-то отделе. Ее отношение к работе и отношение к ней других работников треста никак не говорили о том, что она является женой руководителя. Но самым поразительным для меня было то, что управляющий никогда не подвозил жену на работу и никогда не забирал ее с работы. Он мог проехать мимо нее, стоящей на автобусной остановке и не взять к себе в машину. Надо заметить, что других работников треста он иногда попутно забирал с собой. Автобусы ходили тогда не очень хорошо, и на остановке можно было простоять достаточно долго. Ну, а о том, чтобы жена могла куда-то поехать по своим делам на служебном автомобиле, речь вообще не шла.

Бывая на совещаниях или пленумах в горкоме партии, я часто слышал о недопустимости использования служебного транспорта в личных целях. Уличенные в этом ответственные работники получали взыскания, подвергались публичному осуждению. Это было понятно. Но если ты все равно едешь после работы домой и на автобусной остановке стоит твоя жена, то почему бы не забрать ее — вот что мне не понятно до сих пор. Я знаю, что мне сказали бы по этому поводу приверженцы коммунистической морали того времени. Управляющий не мог взять всех стоящих на остановке людей, так почему же он по личным мотивам должен был выделять свою жену? Ему положен служебный автомобиль, а ей нет. Вот и все. Я не зря остановился на этом пустяковом, с точки зрения обычного человека, эпизоде. На мой взгляд, он совсем не пустяковый. Различие в понимании сути этого эпизода между мной и управляющим — это уже различие в мировоззренческих подходах двух поколений.

Когда мы говорим о том, что коммунистическая мораль к 90-м гг. практически полностью выветрилась из сознания наших людей, надо учитывать, что это произошло не сразу. Уходили из активной жизни носители этой морали, а я еще застал таких. В народе про них говорили с уважением «настоящий большевик». На их место приходили дипломированные карьеристы. Они правильно говорили, принимали верные решения, но в своей личной жизни не только не придерживались принципов «Морального кодекса строителя коммунизма», но и шутили над ним. И уже во взрослой жизни мне приходилось сталкиваться и с теми, и с другими.

Вот эпизод, очень четко характеризующий отношение партийных аппаратчиков к порученному им делу. С этим мне пришлось столкнуться в процессе подготовки здания треста к празднованию Первомая.

Поскольку наше здание стояло напротив горкома партии на центральной площади города, на которой проходили демонстрации, его оформление и украшение всегда находились под строгим контролем партийных чиновников. В этот раз праздничное оформление здания было поручено мне. Я взялся за дело, и к 30 апреля, примерно к середине дня все работы были завершены. Белой масляной краской покрашены колонны, побелены фасады. Портреты всех членов Политбюро, заранее подготовленные к этому случаю, закреплены в оконных проемах. Развешены флаги всех союзных республик. Словом, все было как обычно.