Иван Кулаев - Под счастливой звездой

К нашему русскому стыду, военное хозяйство у нас вообще хронически стояло не на высоте, как я помню, по крайней мере; лучше сказать, оно было ниже всякой критики.

Вспоминается мне один крупный военный поставщик, некто Манасевич, который жил в Томске и делал поставки амуниции для войск, стоявших в Западной и отчасти в Восточной Сибири. В 1870–1880 годах это был весьма крупный коммерсант, о котором должны помнить старожилы города Томска. В свои молодые годы я бывал в доме Манасевича. Вспоминаю, что как-то я играл у него в карты — в «генеральский» винт — и за карточным столом кто-то из игравших подшутил над хозяином, сказав, что он может не бояться проигрыша в карты, ибо на взятом им подряде все равно наживет большие деньги.

Манасевич заметил на это:

— Нужно непременно поставить все скверное и в значительно меньшем количестве, чем следует по договору, — тогда, может быть, кое-что и останется.

Так обрисовал дело с поставками на армию один из присяжных поставщиков. Много денег, очевидно, уходило у него на взятки кому следует. Тогда я только догадывался об этом, а вот в Харбине, в годы Русско-японской войны, я имел возможность воочию в этом убедиться.

В эти годы в Харбине было сформировано интендантство, во главе которого стал генерал Ланге, интендант Виленского военного округа. Это интендантство представляло собой не что иное, как шайку пустых, бездарных людей, не приносивших никакой пользы ни порученному им делу, ни другим людям, ни даже, пожалуй, себе, потому что хотя они и были рвачами и хапали кое-что, но все это тут же беззаботно проедалось и пропивалось. В подобной деятельности особенно выпукло выделялась видная фигура начальника продовольственного отдела Харбинского интендантства, капитана Владимира Федоровича Каппеля. Без его участия ни одна продовольственная поставка интендантству не могла пройти. Каждый поставщик предварительно сговаривался с ним или с его помощником о цене и количестве поставляемого продукта и об отчислении в его, Каппеля, пользу. Когда последнее было обусловлено, тогда уже можно было не сомневаться в том, что и цена и количество будут интендантством утверждены.

Я, по складу своего характера, не мог мириться с таким положением дел, никаких приятельских связей с Каппелем не заводил и этого порядка твердо держался, почему в военных поставках лично участия не принимал. Поставки в армию муки и круп делали другие мукомолы. Мы только по раскладке вносили какой-то и куда-то предназначавшийся налог, который мы засчитывали расходом по сдаче в армию муки и гречневой крупы.

В начале войны я предложил интендантству в обычном легальном порядке приобрести у меня миллион пудов ячменя, для фуража в армию, по цене 55 копеек за пуд. Нужно заметить, что овса в Маньчжурии не сеяли; ячмень же разводили только в районе южной линии Китайско-Восточной железной дороги. Ячмень я, помимо всякого ожидания войны, уже заготовил в количестве 200 тысяч пудов, с трудом можно было затем набрать остальные 800 тысяч пудов.

На мое предложение интендантство ответило, что заявленная мной цена дорогая, и на этом все мои переговоры были закончены. Интендантство затем, как я узнал, само послало в районы, для скупки ячменя, нескольких своих агентов.

Что же сделали эти агенты? Первые партии ячменя они купили по 40 копеек за пуд, а потом сообщили в Харбин, что далее они не в состоянии будут покупать ячмень дешевле 60 копеек. Интендантство отдало приказ: платите! Были закуплены вторые партии ячменя; затем от агентов последовали новые сообщения о росте цен на ячмень, с указанием, что дешевле 80 копеек ячмень нельзя будет купить; в ответ получались новые распоряжения: платите! — и так постепенно цены на ячмень они догнали до 2 рублей за пуд.

Это один случай. Второй заключался в следующем.

Предложил я интендантству купить у меня шесть тысяч ящиков кирпичного чая известной чайной фирмы Боткина. Эта партия чая, кстати сказать, отличного качества, была мной случайно приобретена в городах Владивостоке и Сретенске. По поводу этого моего нового предложения мне ответили, что чай мой, по представленному мной образцу, не соответствует требованиям интендантства.

Прошел после этого месяц времени или более, точно не помню; неожиданно получил я из интендантства запрос: не смогу ли я поставить для армии ячмень и кирпичный чай? Значит, зашли в тупик, и не было другого выхода, если уж сами они обратились ко мне с подобной просьбой.

Это обстоятельство предоставило мне желанную свободу действий.

Я был принят генералом Ланге в его кабинете и в разговоре заявил ему следующее:

— Ваше превосходительство! Я не знаком с черным ходом вашего интендантства — тем самым ходом, по которому проходят приятные для вас поставщики. Я два раза, в законном порядке, делал вашему интендантству добросовестные и нужные предложения, но оба раза они были отвергнуты вашим интендантством без всяких со мной переговоров. Из этого я убедился, что поставки в армию всегда и всеми производятся с успехом только с помощью таких способов, какие для меня неприемлемы.

Генерал выслушал мою речь, уткнувшись носом в стол, и ничего мне не возразил. Его помощник, полковник Топор-Рабчинский, сидевший тут же, встал из-за своего стола и, обращаясь к генералу, сказал:

— Ваше превосходительство! Господин Кулаев высказал нам сейчас такие прискорбные замечания, что хоть проваливайся сквозь землю. Разрешите позвать сюда капитана Каппеля и выяснить, в чем тут дело.

Генерал Ланге, не поднимая головы от стола, ничего не ответил и на предложение своего помощника. Тогда полковник Топор-Рабчинский позвонил вестовому и сам распорядился пригласить в генеральский кабинет капитана Каппеля. Последний быстро явился, и полковник сказал ему:

— Объясните нам, в чем тут дело? Господин Кулаев пришел к весьма нелестным для нашего интендантства заключениям, и вот открыто, нисколько не стесняясь, говорит о том, что у нас процветают поголовное лихоимство и взяточничество. Находите ли вы возможным для себя опровергнуть эти его обвинения?

Каппель, обычно красный в лице, как вареный рак, теперь побледнел и начал с замешательством давать объяснения относительно моего предложения о покупке у меня партии ячменя, цена которого вначале, по прибытии в Харбин интендантства, показалась ему очень высокой. Относительно же чая он заявил, что не является специалистом по этому продукту, и что у него имеются солдаты — специалисты по чаю, и что им было предложено опробовать мои образцы чая, каковой они признали непригодным.

После этого объяснения я попросил Топор-Рабчинского принести сюда, в кабинет генерала Ланге, образец моего чая, а также образец того чая, который, в количестве ста ящиков, сдал интендантству поставщик Гиллер. Этот Гиллер поставил мне тысячу ящиков кирпичного чая и при поставке пытался подсунуть сто ящиков японского чая плохого качества. Эта проделка ему не удалась, и вот эти-то забракованные мной сто ящиков он и сдал потом интендантству по цене, которую я назначил за свой чай, именно по 12 рублей за пуд.