Иван Кулаев - Под счастливой звездой

Трудно приходилось мужику-продавцу, но и положение покупателя было не из завидных. Емкость рынка была ограниченна, потребителя не было — излишки хлеба хоть в реку вали. Мой отец строил при усадьбе хлебные амбары, в которых ждал своего срока непроданный хлеб. С каждым годом этих амбаров становилось все больше, и за семь или восемь урожайных лет накопилось в них до 100 тысяч пудов хлеба. Но вот в 1869 или 1870 году, точно не помню, случился по всей Енисейской губернии неурожай. Возможность подвоза хлеба издалека исключалась, ввиду недостатков путей сообщений, и цены на хлеб росли с невероятной быстротой. Отец воспользовался обстоятельствами, выждал наивысших цен и продал весь свой запас, 100 тысяч пудов ржи, по 1 рублю 20 копеек за пуд винокуренному заводу Щеголевых, находившемуся в селе Езагаже, на берегу Енисея, в 70 верстах от Тюлькова. Хлеб принимался на месте, то есть со складов моего отца. Эта операция принесла отцу 100 тысяч рублей чистой прибыли, сразу сделав его богатым человеком.

Со всех сторон после этого посыпались заманчивые предложения моему отцу заняться золотоискательством: в округе было много богатых золотых россыпей. Предложения эти не нашли, однако, отклика в моем отце: был он человек осторожный, наученный жизненным опытом, и считал золотопромышленность делом рискованным, зная, что многие теряли в этом деле свое последнее достояние, а обогащались только некоторые счастливцы.

Из ранних детских моих лет я сохранил еще воспоминание, что отец мой начал водить знакомство с жившими в нашем крае поляками, сосланными туда после Польского восстания 1863 года. Среди них встречались люди со средствами. Некоторые ссыльные основали колбасные фабрики и, при участии моего отца, начали выработку сальных свечей.

Вспоминаются мне два случая, взволновавшие всю нашу семью. Мне было тогда лет девять, а старшей сестре около десяти. Отец повез нас на сплавных барках по Енисею отдавать в школы. Сестру Вассу он устроил в школу при женском монастыре в городе Енисейске, где для приезжих с округа девиц имелся интернат, а местные девочки были приходящими, так как других женских учебных заведений в городе не было. Монастырская школа славилась хорошей постановкой учебного дела; в ее программу было включено обучение рукоделию, и в ней строго следили за нравственным воспитанием детей. Надо сказать, что все более или менее состоятельные жители Енисейска воспитывали своих детей в этой школе. Около года уже моя сестра жила в этом монастыре, когда случилось одно несчастное происшествие. Один из промышленников с низовьев Енисея, из города Туруханска, привез партию соленой рыбы, нельмы и осетрины, и подарил несколько пудов этой рыбы монахиням, а те накормили ею своих воспитанниц. Рыба оказалась недоброкачественной, и все девочки, без исключения, заразились глистами. Форма заболевания была тяжелой, две или три девочки умерли. Сестру мою взяли из интерната, и она потом долго, почти два года, не могла оправиться от этой болезни.

Конечно, печальный результат этого случая необходимо было отнести за счет плохо организованной в 60-х годах прошлого столетия медицинской помощи, особенно в захолустных городах Сибири.

Второе событие заключало в себе отчасти элементы комизма. В те давние годы, даже в таких крупных торговых центрах, каким был Енисейск, не существовали еще банки и переводные конторы. Деньги, вырученные в Енисейске и Красноярске от продажи хлеба и других продуктов, приходилось возить при себе. Случилось и отцу моему везти с собой 38 тысяч денег: 28 тысяч было кредитными билетами разного достоинства и 10 тысяч в государственных процентных бумагах. Приехав в город Ачинск, отец остановился в доме наших родственников Хворостовых. Дом стоял на берегу реки Чулыма, на окраине города, в соседстве с широко раскинувшейся березовой рощей, принадлежавшей городу. Хворостовы с радушием встретили отца и отвели ему весь верх, никем не занятый, своего обширного двухэтажного дома. Сами они жили внизу. Отца сопровождали двое служащих.

Когда путешественники въезжали во двор, вместе с ними туда вошел симпатичный с виду монах, в приличном одеянии. Монах оказался очень предупредительным, помог вынести из экипажа вещи моего отца и разговорился с ним, сказав, что он часто бывал у него в доме и хорошо его знает. Отец был уверен, что монах этот — хороший знакомый Хворостовых, а у Хворостовых сложилось представление, что монах приехал вместе с отцом. По обычаю, хозяева хорошо угостили своих гостей; монах тоже был приглашен к общему столу. Подошла ночь, и гости отправились ко сну. Служащие отца, вдвоем, заняли одну комнату, отец вторую и монах третью. Среди вещей отца находились две шкатулки: одна побольше, с деловыми бумагами, вторая, поменьше, — с деньгами и процентными бумагами. Монах, помогая отцу вносить вещи, видимо, заприметил эти шкатулки. Отец, ложась спать, поставил большую шкатулку на сундук, который находился в его комнате, а маленькую запрятал за сундук; устав с дороги и утратив поэтому обычную свою бдительность, он не принял каких-либо особых мер предосторожности и, едва лишь коснувшись головой подушки, заснул крепчайшим сном. Ночью в комнату отца пробрался монашек, захватил полюбившуюся ему маленькую шкатулку и, никем не замеченный, спокойно ушел.

Утром, обнаружив пропажу ценной шкатулки, отец мой поднял тревогу. Поставлена была на ноги вся городская полиция, поскакала по дорогам, разбегавшимся в разных направлениях, погоня. Рвение преследователей подхлестывала надежда получить щедрую награду за обнаружение преступника. Но все усилия оказались напрасными: монашек точно в воду канул.

Как выяснилось потом, он спустился ночью к берегу реки Чулыма, переправился на лодке через реку и, не заходя ни в одну из встречавшихся на пути деревень, стороной от дороги пробрался до города Мариинска, пройдя, таким образом, расстояние в 150 верст. В городе он зашел в кабак, спросил бутылочку водки — «варначка» — и закусочки. Быстро развязала водка язык голодному монаху: захмелев, он пустился в разговоры с целовальником и за разговором не заметил, что какой-то солдатик утянул у него из-под носу заветную шкатулку.

Служивый, не медля, побежал со своей добычей на берег реки и там камнями разбил шкатулку. Кредитные билеты мелкого достоинства солдат запрятал в голенища сапог, а с крупными, не видев их никогда раньше и не представляя их ценности, отправился в полицию с заявлением о находке. В полиции солдата обыскали, обнаружили припрятанные им деньги и до выяснения дела посадили в тюрьму. Дело «выяснили» так хорошо, что вместо 38 тысяч в шкатулке осталось всего только 600 рублей.