Галина Стрельцова - Блез Паскаль

Но сходство некоторых тем в учении о человеке у Паскаля и экзистенциалистов (экзистенциальный характер истины, случайность человеческого бытия, его противоречивость, трагизм жизни «перед лицом смерти») еще не дает оснований вести «родословную» экзистенциализма прямо от Паскаля, как это делает, например, П. Тиллих. В отличие, скажем, от Декарта Паскаль является «экзистенциальным мыслителем» в том смысле, что он значительно более озабочен проблемами человеческого существования и нравственного сознания. Но от экзистенциалистов его отличает прежде всего то, что он не делает культа из субъективности человека и не создает «экзистенциальной онтологии». Совсем наоборот, Паскаль ищет абсолютные человеческие ценности и не приемлет ни позиции нравственного релятивизма, ни установок буржуазного индивидуализма, столь характерных для экзистенциалистов. Концепция научного знания Паскаля, понимание им достоинства человека и его места в мире и в обществе еще более решительно выводят его мировоззрение в целом за пределы экзистенциалистской традиции. Нет, Паскаль — мыслитель совсем другого масштаба, экзистенциалистская «мерка» для которого является поистине прокрустовым ложем.

В нравственном отношении Паскаль усматривает «ничтожество» человека в недостатках и пороках отдельных людей, суетности их жизни, противоречивости их желаний и действий, убожестве межличностных отношений, неспособности человека добиться счастья.

«Нищета» и «ничтожество» индивидуального бытия человека усугубляются «ничтожеством» его социального окружения, в котором господствует сила, а не справедливость. Если мнение есть царь мира, то сила — его тиран.

Справедливость и сила разъединены в этом мире, потому что сила не хочет прислушиваться к голосу справедливости, не хочет знать ни ее доказательств, ни доводов. Сила сама по себе очевидна и бесспорна, она убедительнее всяких аргументов, а справедливость без силы может быть оспорена. Чтобы справедливость правила миром, необходимо ее сделать сильной или же силу сделать справедливой. «Но, не сумев сделать справедливое сильным, люди сильное объявили справедливым» (там же, 512, фр. 103). Так и царствует эта тираническая сила — ибо сила без справедливости тиранична! — рядясь в одежды справедливости. Народ, видя силу законов, верит в то, что они справедливы. «Империя власти» пользуется этим и держится на легковерии и нерассудительности народа. Пожалуй, считает Паскаль, не надо народ убеждать в обратном, иначе последуют гражданские войны, которые представляют собой «наихудшее из зол».

Выбирая между «империей власти» (абсолютистским режимом во Франции с его несправедливыми порядками) и гражданской войной с ее разрухой и беспорядками, Паскаль не без горечи отдает предпочтение первой, как меньшему из двух зол. Сам же он мечтает о союзе «империи власти» и «империи разума», первый исторический опыт которого он наивно увидел в царствовании Христины Шведской (см. его письмо к ней: там же, 279–280).

Конечно, Паскаль нередко сводит социальный порядок и социальную несправедливость к нравственно-психологическим изъянам людей и вселенскому злу как результату несовершенства и «ничтожества» человека. Он далек от понимания классовых истоков государства и классовой обусловленности политических действий, но у него много тонких и глубоких наблюдений относительно ряда социальных типов, социальной справедливости и несправедливости. Так он подмечает и высмеивает характерную черту буржуа — приверженность к частной собственности. Или он говорит лишь об «условном», а не «естественном» преимуществе «великих мира сего» (королей, герцогов и др.), ибо от природы все люди равны. «Условное преимущество» требует лишь «условного, внешнего уважения» к их обладателям в отличие от «естественного, внутреннего уважения» к истинно достойным людям (за их добродетель, ум, образованность и т. д.). По сравнению с природным «условное достоинство» случайно по отношению к человеку и обязано закрепленным в обществе законам, согласно Паскалю, не очень справедливым. Но об этом, как правило, не думают, ибо законы укоренены в обществе на уровне социальных привычек. Однако справедливый и вдумчивый человек, полагает Паскаль, на какой бы вершине «условного могущества» он ни находился, должен всегда помнить о естественном равенстве со всеми другими людьми, в том числе и «условно подданными» ему (см. там же, 366–368; 507, фр. 60).

Паскаль с неизменным уважением отзывается о народе, считает его «мнения здоровыми». Свидетель кровавой расправы с народом в период восстания «босоногих», он навсегда сохранит сочувствие к угнетенным людям. В наставлениях сыну герцога де Люина Паскаль советует ему привязывать к себе подданных не силою, угрозами или корыстью, но любовью и пониманием их насущных нужд и всемерною помощью и заботами о них. Паскаль отрицательно относится к «твоей» и «моей» собственности, к «твоему» и «моему» месту под солнцем и рассматривает как «несомненно справедливое дело равенство благ (biens)» (см. там же, 508, фр. 64; 509, фр. 81). Но осуществления социальной справедливости от послефрондовской Франции он отнюдь не ожидает. Он не помышляет о восстании, о революции, ибо ужасам гражданской войны предпочитает, как мы уже отмечали, и «худой социальный порядок». Потому представления Паскаля о социальной действительности проникнуты пессимизмом и даже трагизмом. Они легко вписываются в его понимание «ничтожества» человека.

Снова, как в гносеологии, перед Паскалем встает вопрос о конечной причине «величия» и «ничтожества» человека, и снова он находит «последнее объяснение» этому в мифе о первородном грехе и его наследственности, в силу которого всякое совершенство в мире человеческом обременено своей противоположностью.

Паскаль отчетливо понимает, что «тайна преемственности грехопадения» шокирует ум человеческий, но считает себя вынужденным признать, что «узел нашего существования завязан на дне этой пропасти. И человек еще более непонятен без этой тайны, чем эта тайна непонятна человеку» (там же). Так в угоду христианству Паскаль смирил свой математический разум и «объяснил парадокс» с помощью абсурда, ибо «тайна» и есть абсурд для разума.

Наиболее интересен здесь паскалевский анализ себялюбия (amour-propre), его происхождения и почти «катастрофических» последствий для самого человека и всех его отношений с другими людьми. Паскаль считает себялюбие «глубинным основанием», «корнем» очень многих недостатков и пороков людей. Любовь к самому себе, к своему Я естественна для человека и гнездится в глубине его «сердца». К. Маркс называл себялюбие «древнейшей формой любви» (2, 151). Любовь, согласно Паскалю, всегда почитает, уважает и возвышает предмет своей любви. Но что происходит, когда человек возвышает самого себя? Он хочет быть великим, счастливым, совершенным, любимым и уважаемым другими людьми, а видит себя жалким, несчастным, несовершенным. Увы, он сам понимает, что заслуживает лишь презрения и даже отвращения со стороны людей. «Это затруднение порождает в нем самую несправедливую и преступную страсть, какую только можно себе представить, а именно смертельную ненависть к этой истине, которая изобличает его недостатки» (14, 636, фр. 978).