Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии

К его вящему разочарованию, однако, три министра не пошли на удовлетворение в полном объеме его запросов в военной области. Было разрешено лишь создать силы федеральной полиции численностью в тридцать тысяч человек. Трудно было понять, какие стратегические задачи можно было решать этими силами, но большего достичь не удалось из-за позиции французов. С другой стороны, с точки зрения министра внутренних дел Хейнемана, это был чересчур далеко идущий шаг в сторону перевооружения Западной Германии, которое он с самого начала отвергал в принципе. Хейнеман подал в отставку, Аденауэр ее сперва не принял, а затем, наоборот, постарался ускорить уход строптивого министра.

Французская оппозиция военному «вкладу» ФРГ, выявившаяся на нью-йоркской конференции, вызвала серьезную критику со стороны союзников, и в качестве ответа на нее тогдашний премьер-министр Франции Рене Плевен, выступая в Национальном собрании 24 ноября 1950 года, изложил проект создания «европейской армии» во главе с объединенным командованием, которое предполагалось создать по той же модели, что и руководящие органы ЕОУС. По словам Плевена, «контингенты, выделяемые государствами-участниками, будут включены в состав европейской армии на уровне возможно более мелких подразделений». Главная мысль заключалась в том, что такая схема, исключающая создание самостоятельной немецкой военной машины, успокоит и Советский Союз, и французское общественное мнение.

Подлинным автором «плана Плевена» был все тот же Жан Моннэ. Это была не самая удачная из его задумок. Верно: советских лидеров не особенно обеспокоила идея создания некоей невиданной конструкции, историческим прецедентом для которой мог служить разве только легендарный проект возведения вавилонской башни. Возможно, сама перспектива появления на горизонте немецкого солдата с винтовкой, направленной на восток, заставила советских военных заняться лихорадочной разработкой плановых контрмероприятий, но реакция на политическом уровне была менее явной. Архивные материалы советского МИДа говорят скорее за то, что проблема перевооружения Германии привлекла внимание советских разработчиков в первую очередь как отличная тема для развертывания антизападной пропаганды. Что касается французской публики, то ожидаемых симпатий этот план там не вызвал: он был слишком сложен для восприятия «человека с улицы». В английских военных кругах его вообще восприняли как некий курьез.

Курьез или не курьез, а советская пропаганда не замедлила отреагировать на «план Плевена» рядом достаточно привлекательно выглядевших инициатив. Вначале было предложено созвать совещание министров иностранных дел четырех держав с целью обсуждения вопроса о полном выводе оккупационных войск с германской территории. Затем по директиве Москвы Народная палата ГДР, которая полностью контролировалась СЕПГ, приняла резолюцию о проведении свободных выборов во всех четырех зонах. Аденауэр отреагировал резко отрицательно: он считал, что осуществление этих инициатив неминуемо приведет к тому, что вся Германия попадет под советское влияние, а возможно, и под полный контроль СССР. Иной точки зрения придерживался старый соперник Аденауэра, ставший в его кабинете министром по общегерманским вопросам, Якоб Кайзер; он так же, как и лидер оппозиции Шумахер, считал, что документ Народной палаты заслуживает рассмотрения. Советы, но правде говоря, вряд ли надеялись, что их инициативы будут приняты Западом: речь шла, повторим, об искусном пропагандистском маневре, рассчитанном на раскол среди западногерманского населения и на соответствующее воздействие на общественное мнение. В какой-то мере это удалось. Английское и французское правительства согласились на созыв конференции четырех держав, правда, на уровне не министров иностранных дел, а их заместителей, которые должны были подготовить повестку дня для своих шефов. Конференцию предлагалось провести весной 1951 года, местом ее проведения должен был стать Мраморный дворец в Париже.

Таким образом, на рубеже 1950–1951 годов одновременно работали три команды переговорщиков с разными участниками и разными мандатами, и в каждой из них чувствовалось прямое или косвенное влияние личности нашего героя, а кроме того, началась подготовка к четвертому форуму, к которому он не имел отношения, но возможные результаты которого его крайне волновали. Что касается текущих переговоров, то, во-первых, это были дискуссии но «плану Шумана», где западногерманскую делегацию возглавлял, как мы помним, Хальштейн, во-вторых, менее содержательные, но достаточно активные попытки вдохнуть жизнь в «план Плевена» (со стороны ФРГ главной фигурой был Теодор Бланк, бывший профсоюзный деятель, а ныне член фракции ХДС в бундестаге) и, в-третьих, диалог с Шумахером, Нимеллером и другими противниками перевооружения, диалог, который ввиду его важности вел сам канцлер. Что его особенно беспокоило — это перспектива возможного сближения взглядов представителей Востока и Запада на предстоявшей конференции в парижском Мраморном дворце; достижение взаимопонимания между бывшими союзниками разрушило бы все, к чему он стремился и над чем работал в последние пять лет. Ситуация на внутреннем фронте тоже не сулила радужных перспектив: неуклонно рос дефицит в торговле, росла воинственность профсоюзов. Неудивительно, что морщины на лице Аденауэра стали еще глубже, на коже на нервной почве появилась экзема.

Между тем с первой половины 1951 года стали появляться и признаки перемен к лучшему. Война в Корее стимулировала спрос на продукцию западногерманской индустрии, начался экономический подъем, снизился уровень социальной напряженности, с профсоюзами в январе было достигнуто соглашение о расширении прав рабочих на соучастие в управлении их предприятиями. Что касается международных дел, то к апрелю успешно закончились переговоры по «плану Шумана»: договор о создании ЕОУС был готов к подписанию, а переговоры в Мраморном дворце, напротив, благополучно зашли в тупик. Такова была обстановка, в которой 11 апреля 1951 года начался первый официальный визит немецкого бундесканцлера в Париж; во время него должен был состояться торжественный акт подписания договора о ЕОУС.

Аденауэр прибыл в Париж в качестве не только главы правительства, но и министра иностранных дел: еще в сентябре, напомним, решением нью-йоркской конференции западным немцам было разрешено создать свой МИД, и президент Хейс специальным декретом назначил Аденауэра первым руководителем новообразованного министерства. Визиты во Францию его предшественников вызывали не особенно приятные исторические ассоциации. Бисмарк посетил Париж после победоносной франко-прусской войны и провозгласил там создание Второго германского рейха. Брюнинг приехал туда в 1930 году с просьбой о предоставлении займа. Гитлер прибыл в Париж спустя день после капитуляции Франции. Ни один из этих трех прецедентов, естественно, не годился для данного случая. Прием, который французы оказали высокопоставленному западногерманскому гостю, не отличался особой пышностью. На аэродроме Бурже его встречал один Моннэ. Поселили его не в какой-либо государственной резиденции, а в простом номере отеля «Крийон», где во время немецкой оккупации имели обыкновение останавливаться эмиссары рейха. Организованная для него на следующий день поездка но достопримечательностям Парижа была достаточно краткой, сопровождавший его Франсуа-Понсе выглядел как конвоир, охраняющий опасного преступника. Президент Франции Венсан Ориоль пригласил Аденауэра на завтрак — мероприятие не для самых почетных гостей. Потом продолжение знакомства с городом, — словом, все совсем не похоже, как язвительно писали газеты, на триумфальное шествие Гитлера по улицам Парижа в 1940 году.