Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии

Для Аденауэра все это было как нож острый. Его фаворитом был, как уже упоминалось выше, Этцель — не в последнюю очередь потому, что был фигурой совершенно бесцветной, от которой можно было не опасаться каких-либо неожиданностей. Разумеется, в разговорах с Пфердменгесом говорилось о другом: о том, что Эрхард политически наивен, что он разрушит тонкую ткань франко-западногерманского примирения, что он не продержится и секунды в бурном море международной политики. Нескольких часов этого промывания мозгов оказалось достаточно: Пфердменгес капитулировал, он согласился вернуться в Бонн и убедить Эрхарда не настаивать на выдвижении своей кандидатуры.

На этом история с кандидатурой Эрхарда не закончилась. 2 мая в Канденаббии появились Глобке с Кроне, которые сообщили Аденауэру, что значительное большинство парламентской группы ХДС по-прежнему поддерживает Эрхарда. Аденауэр пришел в состояние крайнего волнения и взорвал очередную бомбу: если на него будут оказывать давление в том плане, чтобы он согласился рассматривать Эрхарда как своего преемника, то он может и пересмотреть свое решение баллотироваться в президенты. Это не очень подействовало. 4 мая, когда Аденауэр уже направлялся обратно в Бонн, его в Баден-Бадене встретил Герман Хехерль, самый влиятельный деятель баварской организации ХСС после Штрауса. Хехерль информировал канцлера, что его партия также выступает за кандидатуру Эрхарда как будущего канцлера. Раньше позиция ХСС была неопределенной, но теперь все выглядело так, что движение в пользу Эрхарда неудержимо растет и ничего с этим уже не поделать.

С точки зрения Аденауэра, это было плохо само по себе, и еще хуже, поскольку происходило в самое неподходящее время. 11 мая в Женеве открылась конференция министров иностранных дел. Она началась с острого спора насчет формы стола, за которым должны были сидеть участники. Первое заседание пришлось даже отложить, поскольку вызванные но этому случаю столяры так и не получили соответствующих чертежей. В конце концов договорились, что стол будет круглый, но обе германские делегации займут места не за ним, а за двумя приставными столиками по бокам от главного. По поводу такого решения вполне можно было бы посмеяться, так же, как счесть анекдотическим предшествующий ему спор, если бы не одно обстоятельство: по крайней мере в плане символики — а она в политике играет немалую роль — ГДР и ФРГ получили равную степень признания со стороны четырех держав. Хрущев явно расценивал такой результат как победу. Во время состоявшейся 9 июня встречи с Ульбрихтом он заявил: «Они (то есть западные державы. — Авт.) прибыли на конференцию и согласились пригласить на нее делегацию ГДР, а это означает признание ГДР де-факто». В этом суждении Хрущева содержалась немалая доля истины. Можно даже сказать, что был сделан шаг и к признанию другого германского государства де-юре — исход, которого больше всего опасался Аденауэр.

Еще до начала конференции произошла смена руководства в госдепартаменте США: Даллес, будучи уже физически не в силах исполнять обязанности госсекретаря, уступил свое место Кристиану Гертеру — личности, почти никому не известной. Аденауэр увидел в этом событии, равно как и в перипетиях работы начавшейся наконец Женевской конференции, желанный повод, дабы остаться на своем посту. 13 мая он имел полуторачасовую беседу с Эрхардом, в ходе которой безуспешно пытался убедить его не выставлять свою кандидатуру на пост канцлера, если он, Аденауэр, все-таки решит стать президентом. 14 мая он уже прямо заявил на заседании кабинета, что международное положение может потребовать от него пересмотра решения об уходе с поста канцлера. 15 мая последовала беседа с Пфердменгесом, который снова отклонился в сторону эрхардовской команды; Аденауэру удалось добиться того, что влиятельный банкир вновь изменил свое мнение. Наконец, 19 мая он отправляет послание Кроне с развернутой критикой кандидатуры Эрхарда и припиской, говорящей о том, что председатель фракции может использовать это письмо, как он считает это нужным, — намек на то, что послание следует переконировать и раздать всем членам фракции. Говоря проще, готовилась целенаправленная утечка информации.

Аденауэра ждала неожиданность: Кроне не только не выразил согласия с содержанием послания, но и попытался уговорить канцлера изменить свое мнение об Эрхарде. Аденауэр ответил Кроне категорическим контрпосланием: если ХДС действительно собирается выдвинуть Эрхарда в канцлеры, тогда он, Аденауэр, лучше оставит этот пост за собой. Второе послание он адресовал самому Эрхарду, где увещевал его поставить интересы нации выше личных и остаться министром экономики. Эрхард сухо проинформировал канцлера, что его планы не изменились.

25 мая пришла весть о кончине Даллеса. Женевская конференция по этому случаю была прервана, поскольку западные министры решили отправиться в Вашингтон на похороны. Туда же отбыл и Аденауэр. До своего отъезда он успел поприсутствовать на заседании парламентской группы ХДС/ХСС, которое приобрело довольно бурный характер. Герстенмайер потребовал от Аденауэра, чтобы тот сделал заявление о том, что «при любых обстоятельствах» останется при своем решении баллотироваться в президенты. Ответ Аденауэра последовал незамедлительно: он, конечно же, не будет делать такого заявления. На следующий день он вылетел за океан.

30 мая он вернулся и, выждав слегка (он любил поиграть на нервах у других), 4 июня направил Кроне и Хехер-лю послания, где официально отзывал свою кандидатуру на президентский пост. Там он, в частности, выражал сожаление, что все перипетии этой истории были вынесены на публику, «причинив серьезный ущерб нашей партии и нашему делу», — как будто не он сам объявил во всеуслышание о своем плане «обмена» канцлерства на президентство.

Другое послание адресовалось опять-таки главному конкуренту — Эрхарду; в копии с его содержанием были ознакомлены также Кроне и Хехерль. Это последнее послание было выдержано в духе отеческого наставления: Аденауэр выражал надежду, что Эрхард будет по-прежнему лоялен ему как член кабинета канцлеру и они вместе проведут еще одну очередную предвыборную кампанию и ее, конечно же, выиграют, что он желает ему всего наилучшего, чтобы он не изнурял себя непосильной нагрузкой и вдобавок чтобы сохранил этот текст в тайне ото всех. Эрхард наверняка воспринял это послание как издевательство, тем более что оно было направлено на его домашний адрес в Германии, тогда как Аденауэр наверняка знал, что его министр экономики незадолго до этого уехал в США получать почетные степени в двух университетах.

История с несостоявшимся президентством Аденауэра на этом не закончилась. Оставались еще две проблемы: во-первых, кому же все-таки быть кандидатом в президенты от ХДС и, во-вторых, как объяснить все эти шараханья внешнему миру. Что касается первой проблемы, то Аденауэр потерял всякий интерес к ее решению. Когда кто-то предложил кандидатуру министра сельского хозяйства Генриха Любке, он сразу выразил свое полное согласие, хотя и считал его полнейшим ничтожеством. Известно его высказывание о Любке одному из западных журналистов, сделанное на каком-то приеме: «Знаете, кто это там, через два человека от нас? Это мой министр сельского хозяйства, и, между прочим, он еще глупее того, что был раньше». Аденауэр рассуждал просто: раз ноет президента остается чисто представительским, то не все ли равно, кто его займет? Тем более что выдумывать ничего нового не нужно, достаточно следовать образцу поведения, уже выработанному Хейсом.