Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии

Если говорить об идеях и замыслах Фоша, то они были очень просты: в своем меморандуме на имя Клемансо от 28 ноября 1918 года он изложил план, согласно которому на левом берегу Рейна создавался пояс марионеточных государств, которые должны были бы вступить в нерасторжимый военный союз с Бельгией, Люксембургом и, естественно, Францией. Государства этого пояса стали бы постоянно действующим буфером против любой новой прусско-германской агрессии. Клемансо в принципе одобрил этот план, выразив, однако, сомнения в целесообразности всеобщей воинской повинности для граждан «Рейнских республик». При этом он разумно заметил, что вряд ли англичане и американцы с энтузиазмом поддержат этот проект. И в самом деле, когда в начале декабря в Лондоне начались первые переговоры на высшем уровне по поводу будущего мирного договора, ни глава английского правительства Ллойд-Джордж, ни лидер консерваторов Эндрю Бонар-Лоу не проявили к нему особого интереса. В ответ на заверения Фоша о том, что он не собирается создавать «Эльзас-Лотарингию наоборот» и постарается максимально учесть чувства и пожелания рейнландцев, Бонар-Лоу сухо заметил: «Немцы говорили то же самое, и, более того, мы сами таким же образом уже много лет пытаемся решить проблему умиротворения ирландцев».

В унисон Фошу (а но некоторым данным, в прямом сговоре с ним) газета «Кёльнише фольксцейтунг» развернула кампанию за образование «Рейнской республики». На митинге в центре Кёльна, состоявшемся 4 декабря — в промежуток времени, когда немецкие войска уже ушли, а британские еще не пришли, старый деятель партии Центра Карл Тримборн выступил с программной речью. Он говорил о том, что империя уже фактически распалась на свои составляющие и жители каждого из этих территориальных фрагментов должны теперь сами определить свое будущее. Он прямо не призвал к созданию сепаратного государства, но именно таков был смысл его высказываний. Против решительно выступили социал-демократы, которые 6 декабря устроили контрмитинг, что, однако, лишь усилило привлекательность идеи «Рейнской республики» для деловых кругов города; они рассуждали просто: если левые «против», значит, мы должны быть «за». На сцене вновь появились старые знакомые из местного руководства Центра — Меннинг и Ринге. В ходе доверительной беседы с Аденауэром, состоявшейся еще до подписания Компьенского перемирия, они пытались убедить его в том, что создание сепаратного Рейнского государства, независимого от Пруссии, представляет собой единственную альтернативу аннексионистским замыслам Франции. Аденауэр предпочел не ангажироваться и сообщил о разговоре Зольману и Фальку (последний, напомним, принадлежал к партии национал-либералов). Консенсус был достигнут на той основе, что этот план следует рассматривать как крайнее средство на тот случай, если действительно возникнет непосредственная угроза прямой аннексии Рейнланда Францией.

Условия перемирия показали, что эта угроза по крайней мере на время отпала. Соответственно отпал и аргумент в пользу создания сепаратного Рейнского государства. Теперь будущее этой идеи зависело от того, удастся или нет французам гальванизировать идею отторжения левого берега от Германии на межсоюзнических переговорах по выработке условий мира. Как уже отмечалось, на лондонских переговорах, которые длились с декабря 1918 года но февраль 1919-го, Клемансо не удалось пробить свою точку зрения. Началась Парижская конференция. Там французская сторона попробовала реализовать план в более замаскированном виде. В меморандуме от 25 февраля они предложили провести западную границу Германии по Рейну, сохранить на неопределенное время оккупационный режим на левобережье (включая эксклавы на правом берегу), не «навязывая», однако, тамошнему населению какого-либо определенного политического статуса. Означало ли это сохранение за рейнландцами нрава когда-либо в будущем решить голосованием вопрос о возвращении в состав германского государства? Французский план оставлял этот вопрос без ответа, английская сторона исходила из того, что положительный ответ на него подразумевается. Вместе с тем для Великобритании оставался абсолютно неприемлемым принцип постоянного или долговременного военного присутствия в Рейнской области.

Лорд Керзон отвергал его с порога, Остин Чемберлен заявлял о готовности держать там войска только «на период выплаты репараций и реституций», а Уинстон Черчилль вообще считал, что лучшим способом обеспечения безопасности Франции было бы прорытие туннеля под Ла-Маншем, так чтобы британский экспедиционный корпус мог быстро и без помех оказаться на континенте для отражения возможной немецкой агрессии. Французов все это, разумеется, не устраивало. 11 марта французский делегат на новой межсоюзнической конференции Андре Тардье выступил с заявлением, согласно которому «граница по Рейну, создание независимого Рейнского государства и контроль союзников над мостами через Рейн — это те три опоры, на которых зиждется французский план; лишить его хотя бы одной — значит обрушить всю конструкцию». На англичан красноречие Тардье не особенно подействовало, а американцам вся эта канитель уже изрядно надоела.

После месяца бесплодной дискуссии Клемансо уступил. Вопреки яростной оппозиции со стороны Фоша он пошел на компромисс, который включал в себя англо-американские гарантии безопасности Франции, пятнадцатилетнюю оккупацию южного сектора Рейнланда, десятилетнюю — центрального и пятилетнюю — северного. В последнем, напомним, находился и Кёльн.

Его бургомистр с неослабевающим вниманием следил за ходом этих переговоров. Главной его целью было избежать аннексии со стороны Франции. Чем реальнее представлялась эта угроза, тем позитивнее было его отношение к идее сепаратного Рейнского государства, и, естественно, наоборот. В конце декабря 1918 года перспектива прямого присоединения левобережья Рейна к Франции казалась почти неизбежной — Аденауэр считал, что правительство Эберта в Берлине ничего не делает и не сделает, чтобы помочь соотечественникам по ту сторону Рейна. Именно поэтому он пошел тогда на тесный контакт с «Кёльнише фольксцейтунг» и ее редактором Йозефом Фробергером, который был главным мотором пропагандистской кампании сепаратистов. Аденауэр встретился также с лицом, занимавшим ранее должность прокурора Висбадена. Речь шла об Адаме Дортене. Эта встреча была самой большой ошибкой нашего героя, за которую ему впоследствии пришлось дорого заплатить.

Дортен был не просто сепаратистом, у современников почти не было сомнений, что он являлся платным агентом французских оккупационных властей, контролировавших южный сектор Рейнланда, куда входили Майнц и Висбаден. Впоследствии много говорилось о том, что Дортен усыпил бдительность Аденауэра разговорами о своей тетушке, которая якобы жила воспоминаниями о их встрече где-то в 1900 году. Лидер кёльнских национал-либералов Фальк привел даже некое психологическое объяснение неожиданного решения солидного политика пойти на диалог с человеком, чья репутация была, мягко говоря, подмочена: Аденауэр, мол, при всей его недоверчивости порой оказывался жертвой авантюристов, способных пустить пыль в глаза, это быстро проходило, но все же… Эти доводы представляются несколько наивными. Речь для Аденауэра шла исключительно о соображениях политической целесообразности.