Михаил Ильинский - Жизнь и смерть Бенито Муссолини

19 июля, как обычно, Ракеле занималась своими домашними делами на вилле Торлония и ничуть не испугалась, услышав вой сирен. Но вдруг донесся рев летящих низко самолетов, а за ним — грохот взрывающихся бомб. В результате первой атаки особенно пострадал квартал Сан-Лоренцо, находящийся в километре от виллы Торлония. Только тогда Ракеле решила спуститься в убежище вместе с горничными и несколькими рабочими виллы. Следующие три бомбы упали по соседству с парком, одна — у железной ограды.

20 июля 1943 года

Вечером Муссолини вернулся из Фельтре. Он приехал усталым после всего одного дня, проведенного в Венеции. А Рим переживал трагические часы бомбежки. Утром он первым делом пошел отдать последний долг генералу карабинеров Хадзону, убитому во время бомбежки. В два часа он возвратился к обеду, расстроенный масштабами несчастья и взбешенный тем, что помощь не была организована согласно распоряжениям, которые он отдал по телефону из Фельтре. «Все думают только о себе. Так не организовать оборону», — говорил дуче.

• Фашисты отождествляли свой режим, свою партию с нацией, видя в этом свою главную силу.

• Надо уметь подавать малое, как золотое кольцо к чужой свадьбе.

• Зачем объявляют воздушные тревоги? Затем, чтобы приучить к возможности бомбежки, иначе потом звук сирены уже никто не услышит.

• Может ли умереть дуче? Да. Но очень многие умрут сначала, до него.

• Можно ли отказаться от воскресных прогулок на автомашине? Да. Если нет машины, нет бензина, некуда ехать или запретил дуче.

Приход фашистов к власти в Италии и Германии застал на территории этих стран многих выходцев из России, бывших белогвардейцев, дворян, членов императорской семьи, их бывшего ближайшего окружения и казаков. Многоликой была «русская масса» в Западной Европе. В Италии русская община не была столь многочисленной, как во Франции, Англии, Германии. Русские с удовольствием проводили в Риме, Неаполе, Венеции, Милане несколько недель, но жить постоянно!.. Природа, и та не «соответствовала» русской душе. Итак, оседали в Италии единицы. Но как к ним, этим «единицам», относился фашистский режим Муссолини?

С этим вопросом я обращался к русским из «первой эмиграции» — к представителям русского зарубежья первого поколения после гражданской войны в России, к тем, кому к началу Второй мировой войны было 20–25 лет, и они уже могли четко определить свое отношение к войне, к политическим режимам, к своей исторической родине и к стране, давшей им убежище, кров…

— Наша семья попала в Италию в начале войны, — рассказывал мне президент Ассоциации членов императорской фамилии Николай Романович Романов. — Чувствовали мы, Романовы, себя двояко. С одной стороны, мы были всегда русскими, с нашими привычками, обычаями и, если хотите, с нашим «высшим чувством долга» перед Россией, перед окружающим нас миром. С тоской — мы чувствовали себя везде «временными», верили, правда, с каждым годом, десятилетием и тем более после четверти века эмиграции все меньше и меньше, что однажды вернемся в первопрестольную, Петербург (Ленинград), в свои имения, что будут возмещены утраты, но главное — восстановлено положение в обществе России. Мы понимали, что для этого нужно было свержение коммунистического режима, реставрация пусть не монархии, но установление по меньшей мере буржуазного республиканского строя.

— Фашистские режимы Италии и Германии могли бы для достижения этих целей стать самыми удобными режимами?

— Не скажите. Мы, Романовы, не приняли ни фашизм, ни национал-социализм. Для нас, как говорят, хрен редьки не слаще. А когда началась Вторая мировая война, ни один из Романовых не был предателем России. Мы следили за информацией с Восточного фронта, переживали за каждый сданный город, радовались, когда отбивали каждое селение. Мы тоже готовы были сражаться. Но только в душе. Других способов у нас, казалось, не было… И к нам никто не обращался. А зря.

В Италии нас, Романовых, вообще выходцев из русского дворянства при Муссолини не преследовали. Мы продолжали наши общения. Регистрация, конечно, была. Но это — больше для порядка. А где ее не было? Всех тогда регистрировали. В других странах это называлось «пропиской», «систематизированием в префектуре» и т.д. Когда в Рим вошли немцы, и учитывая особенно то, что мой отец и я отказались от предложения Муссолини занять трон Черногории, нам в целях безопасности благожелатели предложили скрыться.

Скрывала мою бабушку и нас сама королева Италии, затем Романовы нашли приют в Ватикане… Однажды королева в одной комнате принимала Муссолини, а в соседней были мы, Романовы. И все было тихо, нормально…

— Мы, русские, не чувствовали себя иностранцами в Италии. Тем более что родились, как и большинство моих сверстников, после революции, — рассказывала княгиня Ирина Голицына. — В Италии Муссолини нас никто не преследовал, не ограничивал в правах. Мы жили своей жизнью, со своей русской непосредственностью, пели, танцевали, влюблялись…

— Мы не были нигде иностранцами. Мы везде были Шаляпиными, — отмечал Федор Федорович Шаляпин — сын знаменитого певца, актер Голливуда, вечный шутник, и в восемьдесят лет ездивший по улицам Рима за рулем автомобиля. — Я видел и слышал Бенито Муссолини и скажу, что он меня раздражал. Он зажигал толпу, а это всегда небезопасно. Особенно когда мир находился на грани войны. Я понимал, ощущал это всем своим «русским нутром». Я встречался с Эрнестом Хемингуэем. Вот кто умел смеяться над Муссолини. Но Хэм понимал силу дуче.

А вот что говорил Ивано Платини — наследник донских казаков. Когда-то его прадед носил фамилию Платов, был то ли хорунжим, то ли есаулом войска Донского. В 1920-м попал в Италию. Что он умел? Ничего, кроме несения воинской службы. Но по законам Италии на охранную королевскую службу в армии принимали только итальянцев. Так ловкий казак Платов стал Платини. Его друг Катин — Катини и т.д. Этим постреволюционным казакам в Италии повезло. Они надежно осели, и их потомки никакой дискриминации ни во времена Муссолини, ни позже практически не испытывали. Здесь прописали бы даже Ленина, если бы он стал Ленини, а Сталин — Сталини. Конечно, при одном условии: чтобы они не выступали…

Другое дело казаки, прибывшие на Адриатическое побережье в ходе так называемой «второй эмиграции» — во время Второй мировой войны. Их судьба сложилась трагически. Многие погибли в зоне Триеста, на североитальянской и югославской территориях. Более двухсот тысяч были после 1945 года насильственно возвращены в Советский Союз… Многие ли остались в живых?