Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона

«Я всех могущественнее на суше; вы владычествуете на морях; оставаясь в согласии, мы бы управляли всем миром; напротив того малейшая ссора наша произведет в нем сильнейшие перевороты, Если б я не испытывал при каждом случаи дурного расположения Англии, я бы всем пожертвовал, чтобы приобрести её дружбу; она получила бы участие в вознаграждениях, влияние на твердой земле, торговый договор; я на все бы согласился для державы, уважающей меня и хорошо ко мне расположенной, между тем как я должен во всем отказывать таким непримиримым врагам, как вы».

Этот продолжительный разговор ни сколько нас не сблизил; англичане заметили в нем только желание мое обратить Египет в колонию, и почли это поводом к удержанию Мальты и к начатию вооружений и первых неприязненных действий. Послание короля к парламенту от 8 марта уничтожило всякое сомнение. Это объявление раздражило меня потому, что причины его были несправедливы. В самом деле, с какого времени предполагаемые и дальние виды какого-либо кабинета на провинцию, принадлежащую третьей державе, стали считаться законными причинами разрыва? Англия сознается, что еще при Уолполе и Георге I (3)она желала обладать южной Америкой; но неопределенное желание её министерства утвердиться в этой стране было ли законною причиною разрыва с Францией? Я не мог скрыть моего неудовольствия перед Уитвортом при первом его появлении в Тюильри, и может быть говорил с ним слишком вспыльчиво:

«Мы вели войну в продолжение 10-ти лет, сказал я, вы хотите вести ее еще десять, вы принуждаете меня к этому!»

Потом обратясь к посланникам других дворов, я прибавил: англичане желают войны; но ежели они заставят меня обнажить меч, то без сомнения не я первый вложу его в ножны. Они не уважают договоров; но можно их заставить раскаяться в этом. Чувствуя, что я зашел немного далеко, я снова обратился к Уитворту с этими словами:

«Для чего все эти вооружения? Против кого эти предосторожности: У меня во всех французских гаванях нет ни одного линейного корабля: если вы хотите драться, я буду драться; может быть, вам удастся уничтожить Францию, но устрашить ее, никогда! Вы говорите, что желаете мира; в таком случае уважайте договоры. Горе тем, которые их не исполняют! Они будут ответствовать перед всею Европою, которую они влекут к погибели!»

Я был слишком раздражен, и удалился, опасаясь снова зайти далее, нежели следовало. Между тем мои министры предложили согласиться на условия англичан для обеспечения их на счет Египта. Англичане показали вид, что согласны не удерживать Мальту и не считать ее своей собственностью, но предоставляли себе право занимать ее в продолжение десяти лет. Они сверх того требовали:

чтобы им был уступлен королем Неаполитанским остров Лампедуза;

чтобы мои войска очистили Голландию и Швейцарию;

чтобы королю Сардинскому назначили вознаграждение в Италии.

Только на этих условиях они соглашались признать короля Этрурского и Лигурийскую республику. Твердо решившись не отступать от условий Амьенского договора, я отверг эти предложения и должен был снова прибегнуть к оружию. Сознаюсь, что я многим жертвовал для ничтожной выгоды: я бы мог без стыда и опасности принять эти предложения, которые впрочем были, может быть, сделаны не от чистого сердца.

Я не мог вести войны, не обеспечив себя вознаграждением за потерю колонии, которых мы легко могли лишиться и, не заняв приморских стран, могущих служить нам важным пособием. Мои войска вступили в Неаполитанское королевство, чтобы снова занять Тарентский полуостров и запереть гавани Италии для торговли англичан. Сен-Сир заключил по этому случаю новый договор и занял Абруццо.

Усиленные в Голландии войска наши перешли Рейн и проникли в Ганновер, который Мортье и занял. Ганноверские войска, собранные в числе 15 000 на нижней Эльбе, сдались на капитуляцию в Артленбурге, и были распущены с условием возвратиться по домам.

Эти вторжения без сомнения были нам очень выгодны, но они вовсе не нравились другим державам: говорили, что они противны признанным народным правам, которые не дозволяют всякой державе захватывать все, что ей выгодно. Россия принимала некоторое участие в судьбе Голландии, а Австрия не могла без неудовольствия смотреть на вторжение в Ганновер, нарушавшее неприкосновенность Германской империи. Но Венский кабинет видел, что я в войне с королем Георгом, и что нельзя было препятствовать мне в справедливых нападениях на его владения; и потому он удовольствовался разменом нескольких незначащих дипломатических нот.

Хотя Люневильский мир и был предписан Австрии, но он оставил ее в таком могущественном положении, что она не могла решиться подвергнуть себя снова неверным случайностям войны, вся польза которой состояла в отвлечении моих сил; что конечно было бы весьма выгодно для Англии. Место Тугута в министерстве занимал граф Кобенцль, государственный человек более умеренный; и так я мог надеяться сохранить с Австрией дружественные отношения, Пруссии был очень выгоден её нейтралитет, и она не имела никакой причины перервать его.

Россия наблюдала за мной, и протестовала в пользу Голландии, Неаполя и сардинского короля. Почти вся Италия вошла уже в мою систему.

Испания затруднялась снова принять участие в войне, так много повредившей её колониям; она старалась уклониться от исполнения условий Сент-Ильдефонсского договора, надеясь сохранить нейтралитет. Переговоры по этому предмету продолжались от 6 июня до половины октября 1803 года. В это время мне было вовсе бесполезно присоединение испанского флота к нашему, и я был бы даже очень доволен, если бы торговля Испании стала процветать под сенью нейтралитета, потому что и Франция получила бы от этого значительную прибыль. Однако же, чтобы не лишиться выгод договора, я вытребовал вместо вспомогательного войска, 60 миллионов ежегодного денежного вспоможения, и утвердил это договором, подписанным в Мадриде 19 октября Бёрнонвилем и Севальосом, испанским министром иностранных дел.

Англия узнала об этом договоре, и тотчас же приняла грозный вид, в самом деле, подобное положение дел не могло нравиться английскому министерству: ему необходимо было, чтобы Испания, или сохраняла совершенный нейтралитет, или, по крайней мере, дала позволение англичанам производить торговлю в её гаванях; в противном случае выгоднее было вести войну. Переговоры длились целый год, и приняли неприязненный оборот, когда адмирал Кохрейн (4)донес министерству, что французская эскадра, состоявшая из 10 или 12 кораблей, пришедшая из С. Доминго в Ферроль, была там вооружена и исправлена, и что Испания делает значительные приготовления.

Партия, желавшая войны, имела в Лондоне множество приверженцев. Испанский флот в тогдашнем упадке своем был не опасен, и мало увеличивал настоящие силы Франции; следовательно, в продолжение войны все испанские владения в Америке были бы открыты английским экспедициям или влиянию агентов Сент-Джеймского кабинета, которые привели бы там в волнение дух независимости; а испанские корабли и галеоны сделались бы добычею их крейсеров и каперов.