Константин Фишер - Записки сенатора

Другой вопрос, о котором совещался со мной граф Клейнмихель, имел предметом институт путей сообщения. Направление совести было, по моему мнению, так дурно велено, как я не ожидал от этого училища верных слуг отечества. В целях радикального улучшения я считал нужным уничтожить однокашничество, то есть, другими словами, отменить вовсе интернат и образовать открытую академию, в которую принимать вольнослушающих с гимназическими аттестатами, давать им даровое образование, но и без преимуществ: без чинов и мундиров.

Несколько лет спустя я предлагал то же в отношении всех училищ, дающих право на классный чин, а потом и в отношении кадетских корпусов, в которых, по моему проекту, были бы только открытые классы специальных военных наук, которых успешное прохождение давало бы право на офицерский чин.

Ни один из проектов не состоялся, а граф Клейнмихель ограничился в отношении института путей сообщения тем, что поставил над ним директора Энгельгардта, командовавшего Волынским полком, дав ему в помощники Гогеля, командовавшего ротою того же полка.

Надо, впрочем, отдать справедливость Клейнмихелю, что он заботился об истреблении взяток, но только на свой манер. «Я затеваю большое дело, — говорил он, — пишу самый подробный строительный устав, там все будет. Какая бы ни была постройка, о каждой будет особая глава с инструкциями и чертежами — и потом общее оглавление. Например, нужен мост 5 сажен ширины, 15 сажен длины. Ищи в оглавлении: Мост, потом: такой-то длины и ширины, страница такая-то, а тут все и есть, как и что. Когда этот труд будет готов — прогоню всех каналий-инженеров».

Не выдержал, однако, и Клейнмихель, и к нему втерлись. Был какой-то полковник Романов, гренадерского роста, нахальной наружности, инспектор движения Царскосельской железной дороги. Граф не любил его и обошел при производстве. Вдруг он появляется в гостиных графа, по субботам, после всенощной в домашней церкви (Клейнмихель заявил уже перед тем, что «Лютер — скотина»), — через храм Божий к мирскому преуспеянию. На одном большом вечере у графа, в то время как графиня проходила мимо меня, Романов наклонился к ней и вполголоса сказал ей на ухо: «Ваше сиятельство, честь имею доложить, тысяча рублей». — «Мерси!» — был ответ с благосклонной улыбкой. Вслед за тем Романов произведен в генерал-майоры с назначением начальником 1-го округа. Мне потом объяснили, что Романов выпросил у Громова 1000 рублей в пользу патриотических школ.

Мельников тоже овладел графом. Но когда я объяснил графу, какой имущественной ответственности он подвергнуться может, отпуская Мельникову, против закона, деньги для расхода на счет подрядчиков, то он-таки сердился, приговаривая, что Мельников — каналья. Крафта он ценил выше: Крафт был у него только скотина — в особенности за уклончивые ответы, или, как Клейнмихель выражался, «за аллегории».

Затем, по собственному побуждению, подавал я графу записку о сметных ценах. Управляя департаментом, я заметил, как несообразна система составления смет. Пусть проект утвержден в феврале. В марте собираются справочные цены на овес, песок, камень, лес, перевозки и т. п. — цены колоссальные, оттого что время близится к посеву, амбары истощены, дороги непроходимы. Это цены весенние, самые дорогие; смета составляется летом, в октябре идут торги, а в ноябре заключаются подряды. Подрядчик, спустив с весенних цен 5–10 %, закупает хлеб тотчас по обмолоте, рубит лес зимой, перевозит зимой, — все за полцены, и благодарит Господа и инженеров, а эти последние получают награду за сбережение против сметы.

Или делается напротив: зимой рассчитывают ценность сбора булыжника с полей (из-под снегу) — обходится рублей шесть, мужики летом собирают его охотно за бесценок, и опять подрядчик благодарит.

Или пишется в контракте: «В случае сверхсметных работ подрядчик рассчитывается по справочным ценам с контрактною скидкою процентов». Тут обогатить подрядчика или зарезать (технический термин), — справочные цены на все готовы.

Имея это в виду, но не высказывая, я представлял, что для работ по железной дороге лучше было бы: 1) обязать округи вести реестры цен (действительно состоявшихся на торгах) каждой местности и особо за каждое время года; 2) предоставить департаменту собирать такие же сведения и из других источников; 3) из обоюдных сведений составлять каждый год, особо за каждый сезон, выводы средних местных цен за минувшее трехлетие, за исключением цен весьма спешных работ, и эти выводы брать в основание смет, с определением в контракте, что цены каждого времени года будут принимаемы смотря по тому, в какое время года производится работа.

Клейнмихель отдал мою записку на рассмотрение совета. Какая же буря поднялась в совете: «Караул! Грабят!» — слышалось в каждом переливе голосов. Написали протокол, в котором совершенно извратили смысл моего мнения, и стали возражать на то, чего я не говорил. Правитель дел принес мне журнал к подписанию, но я не подписал его, а приложил отзыв, в котором объяснял, что я говорил вовсе не то, что написано в журнале. Рокасовский поднес этот журнал графу при рапорте, который остался для меня секретом, — и я получил только уведомление, что его сиятельство приказал считать дело конченным.

В то же почти время стали внушать Клейнмихелю, как полезно было бы давать проценты со сметных сбережений в награду строителям. «Так, дескать, в Англии, а в Англии все хорошо». Все ли там хорошо, — я не знаю, но только в Англии строители — люди частные, не служащие; они не получают жалованье, наград, чинов, пенсии; они не присягают на службу; это профессионалы, и контролируются они не однокашниками, не соучастниками, а соревнователями. У нас не то; у нас сегодняшний контролер сам может завтра быть строителем, и наоборот; следовательно — «не плюй в колодец».

Но не таков был Клейнмихель, чтобы поддаться на эту щедрость.

Я всегда был того мнения, что золотом не купить честности, что если вору дать 500 рублей жалованья, то он постарается украсть еще 1500 рублей, а дай ему 5000 рублей жалованья, то он побрезгует 1500 и возьмет 15 000 рублей.

Клейнмихель шел далее меня — он говорил: «Я прикажу быть честным». Так он и приказывал, однако у всех инженеров являлись дома, и даже Шернваль, честный финн, скромных претензий, бывший бедным поручиком на железной дороге, удивил Финляндию своею милою виллою за Выборгом; у Серебрякова — дом, у Липина — дом; что у Еракова — не знаю, но это бандит. Один был честный человек во всем смысле слова: Бутац, перестраивавший мост Аничков и бывший у меня начальником чертежной. Граф не любил его; англичанин-каналья — было единственным его титулом; Бенардаки переманил его в Сибирь, и мне пришлось удовольствоваться Клоковым. Был у меня еще честный человек: Зуев, начальник искусственного отделения, — хороший чиновник, вероятно, хороший профессор, но не думаю, чтобы был инженер.