Курт Воннегут - Вербное воскресенье

Остальное вы знаете.

Несколько лет назад, когда жестокая гражданская война в Нигерии подходила к концу, я был в Биафре [14]. Жители Биафры голодали, как вы помните. Они жили в условиях блокады, еду завезти было невозможно. У них почти не было оружия, разве что винтовки Маузера возрастом старше меня. И все же они сражались. У них не было военного призыва. Не было государственной помощи беженцам, да она и не требовалась. Государство не занималось уходом за больными и стариками. За недолгое свое существование Биафра показала нам пример, которым восхищаются и анархисты, и консерваторы.

Люди могли помогать друг другу без какой-либо помощи центрального правительства, потому что каждый житель Биафры был членом большой семьи — огромного клана, куда входит несколько поколений родственников разных степеней родства. Сотни родственников знали, как его зовут и кто он такой. У некоторых биафранцев было больше тысячи родственников.

Такие колоссальные семьи заботились о своих раненых, о своих сумасшедших, о своих беженцах, делились с ними всем, что имели. Правительству не нужно было посылать полицейских, чтобы следить за раздачей еды. Когда правительство нуждалось в новых солдатах, оно говорило семьям, сколько людей им надо выставить, и семьи сами решали, кого отправить на войну.

Эта замечательная схема, конечно, не была биафранским изобретением. Эти люди просто продолжали жить так, как совсем недавно жило почти все человечество.

Я видел прошлое, и оно работает.

Нам нужно как можно скорее вернуться к большим семьям — нет одиночеству, нет одиночеству!

Некоторые из вас станут лидерами страны, хотя в наши дни это считается грязным делом. Никто больше не хочет быть Большим Папой. Но если вы доберетесь до управления страной, то можете решить, что ваша миссия — помочь нам всем найти удивительное будущее. Я бы на вашем месте подумал, может, имеет смысл направить людей — интеллектуально и эмоционально — назад, в более гуманный и спокойный уклад прошлого?

В будущем вас ожидает немало социальных потрясений и конфликтов. Все громче будут раздаваться требования социальной справедливости. Вам, лидерам будущего, понадобится особая проницательность, чтобы понять, что люди просят на самом деле не денег, а избавления от одиночества.

Давайте еще немного поговорим о больших семьях. Поговорим о разводах, о том, что треть присутствующих разведена или разведется в течение жизни. Когда распадается брак, мы склонны спорить, плакать и кричать о деньгах, сексе, о предательстве, о том, что мы переросли друг друга, о том, что от любви до ненависти один шаг, и тому подобном. Все это, конечно, полуправда, а истина в том, что «малая» семья никогда не даст вам ощущения общности.

Я собираюсь написать пьесу о распаде семьи, и в конце пьесы один из персонажей скажет то, что люди должны говорить друг другу при реальном разводе: «Извини меня. Тебе нужны сотни любящих, заботливых единомышленников. А я только один. Я пытался, но я не мог заменить тебе сотню людей. Ты пыталась, но ты тоже не могла заменить мне сотню людей. Жаль. Прощай».

Давайте поговорим о несовместимости родителей и детей, которая иногда случается просто из-за неудачного совмещения генов. В малой семье дети и родители могут провести двадцать один год и даже больше в кошмарных боях друг с другом. В большой семье у ребенка есть шанс найти любовь и понимание в других родственных домах. Нет нужды оставаться дома и мучить своих родителей, нет нужды обделять себя любовью.

В большой семье любой может месяцами отсутствовать дома и при этом жить со своими родственниками. Нет нужды отправляться на бесплодные поиски добросердечных незнакомцев, а ведь этим приходится заниматься почти всем американцам.

На ум приходят массажные салоны, автобусные станции и бары.

Сегодня наши выпускники покидают свою рукотворную большую семью. Даже если вам тут не нравилось, в своей собственной малой семье вы не найдете полноценной замены. Взгляните на нас, тех, кто пришел поздравить вас с окончанием школы, — ведь мы пришли сюда, чтобы хоть немного побыть частью рукотворной большой семьи.

Мы до конца своей жизни будем искать большие стабильные сообщества родственных душ, или, иначе, родственников. Их больше не существует. Это не просто одна из, это единственная причина, по которой мы, несмотря на богатство и процветание, не можем найти покоя в этой жизни.

Мы думали, что сможем обойтись без племен и кланов. Выходит, мы ошибались.

Было время, когда я с особым рвением изобретал новые религии и уклады. Только сейчас до меня дошло, что все это не будет работать без орд полицейских, мрачных тюрем и прочего насилия, если новый социальный порядок не сложится сам собой. Ведь, в конце концов, император Константин ничего не изобретал. Перед ним стоял выбор из нескольких религий. Он выбрал христианство, потому что решил, что оно будет поновее.

Гитлер, Ленин и другие тоже пытались взбодрить свои народы при помощи идей, которые существовали не первый год. Они сделали омерзительный выбор, как мы знаем. Выбор — непростая штука. История, проблемы с окружающей средой и средой моральной подсказывают нам, хоть мы и не хотим слышать: пора делать выбор. Мы бы с радостью передоверили выбор своим детям и внукам, но времени не остается.

По крайней мере нам не приходится выбирать между различными вариантами магии, способами влияния на Бога, дьявола или еще кого-нибудь, как приходилось делать нашим предкам. Мы больше не верим, что Бог, разозлившись на нас, насылает землетрясения, неурожаи и чуму. Мы больше не думаем, что его можно задобрить жертвоприношениями, празднествами и подарками. Что подарить тому, у кого и так все есть?

Идеальный подарок для того, у кого все есть, — ничего. Подарки следует дарить тем, кто живет на поверхности нашей планеты, на грешной земле — вот что я думаю. И если Богу это не понравится, мы обратимся в Массачусетский технологический институт. Велика вероятность, что профессора смогут Его задобрить.

У нового морального кодекса, который мы выберем, могут оказаться свои мученики. Такое сразу не разглядишь. Все трупы похожи друг на друга, однако, оглядываясь назад, историки умудряются отличать их друг от друга.

Что увидим, то увидим.

Две трети своей жизни я был пессимистом. Мне до сих пор непривычно видеть в себе оптимиста. Но сейчас я стал понимать, что недооценивал человеческий интеллект и предприимчивость. Я честно считал, что мы настолько глупы, что продолжим раздирать планету на куски, продавать их друг другу, выжигать дотла. Я не ждал термоядерной войны. Просто был уверен, что мы, как саранча, сожрем всю планету от скуки и жадности, и не за века, а в течение десяти — двадцати лет.