Юрий Дмитриев - Необыкновенный охотник (Брем)

Для барона это интересный объект для охоты: шкурки марабу можно выгодно продать в Европе. А для Альфреда эта птица связана со всей его жизнью. Сколько он помнил себя, помнил он и марабу, большого, важного, неподвижно стоящего в углу отцовского кабинета.

Сначала маленький Альфред боялся его, потом привык и, каждый раз, приходя в кабинет отца, с интересом рассматривал чучело. А потом полюбил его, полюбил настолько, что, уехав учиться в Альтенбург, часто видел марабу во сне. И вот Альфред увидал эту птицу здесь, живую, бегающую, смешную и важную. Не раз, глядя на чучело в отцовском кабинете, он пытался представить себе, как ходит марабу, как летает. И, увидав теперь все это, очень обрадовался, что его представления оказались довольно точны.

Человеку, впервые видящему эту птицу, она может показаться если не безобразной, то, во всяком случае, некрасивой. Большой зоб, длинный клюв. А издали она похожа на человека, одетого в голубой фрак, белую жилетку и белые панталоны. Сходство с человеком усиливает и способность марабу так втягивать шею, что его голова, увенчанная красной шапочкой, подобно человеческой, сидит на плечах.

Марабу смешон в своей важности, величии и абсолютном спокойствии. При виде человека марабу не удирает от него сломя голову, а не торопясь отходит на безопасное расстояние. Альфред много раз проделывал такой опыт: увидев марабу, он направлялся в его сторону. И тотчас же марабу начинал шагать прочь. Не бежать, а именно шагать, временами оглядываясь, прикидывая расстояние между собой и человеком и строго соблюдая дистанцию. Стоило Брему остановиться — останавливался как ни в чем не бывало и марабу, стоило побежать — бежала и птица. Марабу редко подпускал охотника на расстояние выстрела. Это злило барона и радовало Альфреда, хотя он старался не показывать этой радости. Мюллеру непонятна была эта радость, как не мог он понять и многого другого в поведении своего помощника. Например, его отношение к ибисам. Барон видел в этой птице лишь объект охоты, Альфред — еще и многое другое.

Он знал, как высоко чтили древние египтяне ибиса, возвещавшего народу, что начался разлив Нила — именно тогда прилетала эта птица с верховьев реки, где гнездилась. Древние египтяне считали: появление птицы свидетельствует о том, что бог не забыл египтян, что он снова пришлет воду на истомленную жаждой землю. А раз птица посланник бога, то и сама она — божество. И всячески берегли и охраняли ибисов, а погибших птиц бальзамировали и хоронили с почестями. Кто знает, может быть, древним египтянам было известно и то, что ибис не только посланец божества, но и добрый работник? Ведь к моменту прилета ибисов оживают бесчисленные насекомые, в особенности «бич божий» — саранча. И ибисы целые дни, с рассвета до заката, проводят на полях, уничтожая огромное количество опасных вредителей.

Альфред знал, что птицы эти, если их не преследовать, очень доверчивы, не боятся человека и легко привыкают к нему. Впрочем, это он знал по собственному опыту — пять молодых ибисов жили у него и были настолько ручными, что, умея прекрасно летать и совершая полеты над двором, неизменно возвращались.

Ибисы бегали за Альфредом, как собачонки, а увидав, что в столовую несут тарелки, немедленно отправлялись вслед и ласкались к людям до тех пор, пока не получали что-нибудь со стола.

Ну мог ли Брем стрелять в этих птиц?

А как радовался Альфред, встречая в Африке своих крылатых земляков — ласточку, летавшую стрелой над полями, медлительную перепелку, которая выкликивала такую знакомую Альфреду с детства песню в гуще хлебных колосьев. С каким удовольствием и любопытством наблюдал он за беспокойными движениями и предусмотрительными проволочками птиц, собирающихся домой. С восхищением прислушивался к пению полевой славки, запрятавшейся в зеленый куст, или за гордым полетом царственного орла. Ему так и казалось, что все эти птицы, летящие на родину, унесут с собой его привет. Ведь вид их был так знаком, так дорог Альфреду. Ему казалось, что тот скворец, которого он видел сидящим на спине буйвола и распевающим свои песенки, прилетел сюда из его родного Рентендорфа, а ласточка, пролетевшая над ним, блестя черно-зеленым крылом, совьет свое гнездо в одном из домов его родной деревни.

Часами задумчиво бродил Альфред по лесам, по берегу реки, наблюдая за птицами, — ему одинаково дорог был и незнакомый седлоклювый аист, прозванный так потому, что на задней части клюва у него есть возвышение, напоминающее по форме седло, и знакомые козодои, грачи, цапли, прилетевшие из Европы.

В такие дни барон был очень недоволен своим помощником. Но Альфред уже не обращал внимания на недовольство Мюллера.

Австрийский консул — единственный дипломат в Хартуме, представляющий в Судане интересы всех европейских держав, встретил Альфреда как всегда приветливо, и как всегда на столе появились чашки ароматного кофе, как всегда слуга принес дымящиеся чубуки, и как всегда на немой вопрос Брема консул развел руками: писем от барона Мюллера не было. Вот уже четвертый месяц…

Альфред пил кофе медленно — ему не хотелось уходить. Консул понимал это — он очень хорошо знал историю экспедиции барона Мюллера и от всей души сочувствовал Брему. Но ничем не мог помочь ему.

Разве что молча посочувствовать и оставить для него открытыми двери своего дома — консул знал, что в Хартуме немного домов, куда заходил молодой путешественник, где он мог рассчитывать на откровенность и дружеское участие.

Из Хартума барон и Брем совершили не очень удачное путешествие в малоизвестную страну Кордофан. Альфред много ждал от этой поездки — ведь ни один натуралист еще не бывал в тех местах. Но Мюллер из-за своего невыносимого характера, по сути дела, провалил экспедицию. Сначала он умудрился поссориться со своими спутниками, потом с проводником и, наконец, так восстановил против себя местных жителей, что они чуть не растерзали участников экспедиции.

Вернувшись в Хартум, барон вдруг заявил, что все предыдущие поездки, в том числе и его поездка в Алжир и Марокко, — это все лишь начало осуществления того плана, который он наметил. Новая экспедиция будет настолько грандиозна, что потрясет весь ученый мир!

С лихорадочно горящими глазами барон развивал перед Бремом свои планы. Они пройдут весь Африканский материк, побывают там, где не ступала нога человека, откроют десятки, сотни неизвестных науке животных! Захлебываясь собственным красноречием, увлекаясь все больше и больше, барон и сам, видимо, верил в возможность осуществления этих планов. И хоть более трезвый Альфред понимал всю трудность и даже нереальность этих планов, ему тоже хотелось верить, что все будет так, как задумал барон.