Юрий Дмитриев - Необыкновенный охотник (Брем)

1 мая 1855 года двадцатишестилетний Альфред Брем получил диплом и перестал быть «веселым студентом».

— Добрый день, господин Брем!

— Здравствуйте, господин доктор!

— Как вы себя чувствуете, господин доктор?

Брем едва успевал отвечать на приветствия. А ведь всего пять с небольшим лет назад, когда после окончания университета он приехал в Лейпциг, чтоб занять скромное место преподавателя в частной женской гимназии, у него не только не было знакомых в этом городе, но и когда этим знакомым полагалось бы уже появиться в достаточном количестве, их все-таки у Брема почти не было.

Это расстраивало и даже часто злило Альфреда, привыкшего постоянно находиться в шумном обществе своих коллег-студентов, знавшего в лицо почти всех студентов своего факультета, знакомого со всеми преподавателями и многими жителями Иены.

Брем понимал, что произошло в Лейпциге. Поначалу он — высокий, чернобородый (бороду Альфред так и не сбрил), автор трехтомного описания путешествия в Африку (книги, конечно, читали очень немногие, но многие слышали о них) — вызвал любопытство: не так-то уж много в Лейпциге преподавателей гимназий, а особенно молодых, да еще путешественников. Но вскоре любопытство уступило место другому чувству — возможно, это было недоумение, смешанное со страхом. Рассказывали, что этот молодой ученый мог устроить скандал на улице незнакомому и всеми уважаемому человеку, накричать на своих учениц, довести их чуть ли не до истерики…

И самое главное, что многое в рассказах о Бреме было правдой. Правдой, конечно, сильно приукрашенной, но почву под собой эти рассказы имели.

Действительно, однажды, проходя по улице и увидев, как какой-то господин избивает свою собаку, Брем сказал ему что-то резкое. В ответ он услышал брань, а на бедное животное посыпался град новых, еще более жестоких ударов. Вспылив, Альфред отобрал у хозяина собаки плетку и забросил ее в канаву, пообещав, что в следующий раз, если увидит подобное издевательство над животным, задаст взбучку самому хозяину. Альфред понимал, что его вмешательство не избавит животное от дальнейших издевательств, но разве он мог пройти мимо в ту минуту?

Конечно, принимая предложение преподавать в лейпцигской женской гимназии, Брем знал, на что идет. Дочки лейпцигских фабрикантов и купцов должны были получить тут лишь самое поверхностное образование. Ни о каком будущем после окончания гимназии не могло быть и речи — они должны стать лишь настолько образованными, чтоб уметь писать сентиментальные письма своим женихам, читать сентиментальные романы, а после замужества поддерживать светский разговор за чаем с традиционным немецким тортом. Да, Брем это понимал, и все-таки часто ему было очень трудно сдерживать себя, глядя в чистые и пустые, как безоблачное небо, глаза своих учениц. Ну какое им дело до птиц и зверей, зачем им знать о рыбах и пресмыкающихся?! Их познания вполне могут ограничиться кухонной зоологией — курица, жареная или вареная рыба, индейка или омары. А где и как они живут — зачем знать этим девицам?

Но странное дело, с трудом сдерживая раздражение и ярость, он все-таки упорно продолжал вдалбливать им основы зоологии. И чем прочнее было непонимание или равнодушие учениц, тем упорнее хотелось Альфреду расшевелить их, зажечь в них хоть искорку…

Борьба между равнодушием одних и страстностью другого шла долго. И победил Брем. Все чаще стал замечать он, что в глазах этих «гусынь» или «верблюдиц», как часто про себя он называл своих учениц, появлялось любопытство, интерес к тому, о чем он рассказывал, все осмысленнее были их вопросы, все содержательнее ответы.

К концу учебного года Брем стал чуть ли не самым любимым преподавателем в гимназии, хотя по-прежнему нередко позволял себе повышать голос. Но теперь на него уже не обижались, а именитые папаши, еще недавно приезжавшие к директору гимназии с жалобой на преподавателя зоологии и географии Брема, начали делать попытки покороче познакомиться с ним.

Однако популярным, известным в Лейпциге человеком сделал Брема Эрнст Кейль, точнее журнал, который он издавал.

Однажды Альфред получил коротенькое письмо: его просили прийти в редакцию журнала «Садовая беседка» для переговоров о сотрудничестве в этом журнале. Через несколько дней Брем отправился к Эрнсту Кейлю, хотя уже твердо знал, что сотрудничать в журнале не сможет. Он внимательно прочитал вышедшие ранее номера «Садовой беседки» и, кроме душещипательных рассказов, поваренных рецептов и советов тем, кто вяжет, ничего не обнаружил. Правда, иногда попадались и научно-популярные статьи, но написанные так, что с первых же строк выдавали невежество их авторов. Все это он прямо и сказал издателю, едва переступил порог редакции. Эрнст Кейль не только не обиделся, а крепко пожал руку Альфреду и весело рассмеялся.

— Честное слово, именно таким я вас и представлял, — сказал он, усаживая Альфреда в кресло, — мало того, я почти точно угадал, что вы скажете, придя в редакцию.

— А разве я не прав?

Кейль стал серьезным.

— Да, вы правы, — сказал он, — к сожалению, правы. Не мне объяснять вам, что собой представляет и чем интересуется большинство нашей читающей публики, и я вынужден считаться с этим хотя бы потому, что хочу издавать журнал. Но я хочу не только издавать журнал для чтения обывателей — я хочу, чтоб он приносил пользу, воспитывал…

— Те статьи о природе, которые я читал, вряд ли принесут пользу, — перебил его Брем, — их писали люди, никуда дальше окрестностей Лейпцига не выезжающие, однако осмеливающиеся писать об Африке и Азии, о слонах и леопардах…

— Я согласен и с этим, господин Брем, именно поэтому я осмелился пригласить вас.

Альфред ничего не ответил. Ему определенно нравился этот еще молодой человек, нравился его мягкий, но настойчивый тон, его, видимо, действительно искреннее желание сделать свой журнал не только развлекательным, но…

— Дорогой господин Кейль, — Брем встал и заходил по маленькой, явно тесной для него комнатке, — как вы представляете себе мои статьи? В свое время, как вы, очевидно, знаете, путешественники, возвращавшиеся из дальних стран, обязаны были писать о всяких чудесах: о безголовых людях или невиданных морских чудовищах, о единорогах и птицах со стальными перьями, о карликах, сторожащих несметные сокровища, и еще бог знает о чем. Так было и столетия назад, так часто происходит и сейчас. Истина кажется скучной, правда не пользуется почетом. Надо читающей публике что-то сверхинтересное и сверхзанимательное. Должен вам сказать, к нашему общему сожалению, что этого требуют и ваши коллеги издатели. А мои коллеги ученые часто охотно на это идут. Но я лично ни за какие сокровища мира не пойду на это!