Иван Стаднюк - Меч над Москвой

- Господин Председатель Совета Народных Комиссаров, - он чуть поклонился Сталину, - господин народный комиссар иностранных дел, - такой же легкий поклон Молотову, - я имею честь передать адресованное господину Сталину послание моего президента господина Рузвельта.

Переводчик торопливо переводил на русский слова посла, хотя они были пока понятны без перевода Сталину и особенно Молотову.

Штейнгардт протянул Сталину коричневую, тисненную под крокодиловую кожу папку с позолоченной застежкой и пояснил:

- Здесь полученная нами по телеграфу шифрограмма президента и ее идентичная копия на русском языке.

Молотов пригласил посла и переводчика сесть за длинный стол для заседаний, за который напротив дипломатов уселся рядом со Сталиным и сам. Начали внимательно читать послание Рузвельта, убеждаясь, что оно слово в слово, кроме первой и двух последних строчек, совпадало с переданным из Берлина по радио.

- Господин посол, - неторопливо, будто с трудом сосредоточивая мысль, заговорил Сталин, - ваш президент пишет, что это письмо будет вручено мне его другом Авереллом Гарриманом...

- Я вас понял, господин премьер. - Штейнгардт воспользовался паузой, которую сделал Сталин. - Письмо президента Рузвельта поступило в Лондон, когда господин Гарриман уже был за пределами берегов Великобритании. Не успело письмо...

- Почему же не передали его с нашим послом Уманским, который вчера прилетел на одном из английских самолетов? - Сталин придвинулся ближе к столу, пристально вглядываясь в глаза Штейнгардта.

- Я вас понял, - повторился Штейнгардт. - Точно не могу утверждать, но полагаю, что наши офицеры разведки не решились отправлять письмо самолетом, опасаясь, что его могут сбить над территорией, занятой немцами. Видимо, советовались с президентом Рузвельтом. Именно он через государственный департамент передал текст письма по телеграфу в посольство, которое я имею честь возглавлять.

Наступила пауза, весьма озадачившая Штейнгардта. Сталин коротко взглянул на Молотова, и тот, поняв значение его взгляда, поднялся со стула, подошел к своему рабочему столу, взял зеленую папочку и вернулся на прежнее место. Сталин придвинул папочку к коричневой папке, открыл ее и, всматриваясь в тексты послания, с чувством недоумения заговорил:

- Господин Штейнгардт, Гитлер с Геббельсом вас опередили. Письмо президента Рузвельта товарищу Сталину мы уже получили по Берлинскому радио! Вот полюбуйтесь, - Сталин прихлопнул тыльной стороной ладони по машинописному тексту в зеленой папочке.

Захлебываясь от волнения, переводчик пересказывал Штейнгардту слова Сталина.

Удлиненное лицо Штейнгардта стало пунцовым. Его правая рука нервно прикоснулась к черной бабочке на воротнике, будто бабочка сдавила ему горло, затем он пригладил ладонью вдруг взмокшие, аккуратно причесанные волосы на голове.

- Господин Сталин... господин Молотов... Я вас не совсем понимаю... Хотя догадываюсь... Немцы, наверное, перехватили и расшифровали телеграмму нашего президента... Но это ужасно! А вдруг им стало известно и то, что господа Гарриман и Бивербрук отплыли к вам на крейсере?! Такого случая немецкие подводные лодки и бомбардировщики не упустят... Может случиться непоправимое.

Теперь настал черед встревожиться Сталину и Молотову. До этой минуты они в своих мыслях не соединяли перехваченную советской разведкой немецкую радиопередачу на американские континенты с тем, что на английском крейсере "Лондон" плывут к устью Двины в радиусе действий воздушных сил Германии, базирующихся в Норвегии, главы делегаций США и Великобритании, от которых будет многое, если не все, зависеть в расширении и укреплении антигитлеровской коалиции крупнейших государств мира.

- Я вас на минуту оставлю... Дам некоторые распоряжения на сей счет. Сталин неторопливо поднялся со стула и вышел из кабинета.

Молотов догадывался, что Сталин из его приемной звонит начальнику Генерального штаба Шапошникову и советуется с ним, в какой мере и на какой параллели возможно прикрыть нашими истребителями и подводными лодками английский крейсер "Лондон". И он не ошибся...

Сталин вернулся в кабинет в тот момент, когда Молотов вместе со Штейнгардтом сопоставляли подлинный текст послания Рузвельта с тем, который передали по радио немцы. Главное различие в них состояло в том, что Рузвельт начинал свое письмо словами: "Уважаемый господин Сталин" и кончал подписью: "Искренне Ваш Франклин Рузвельт". В немецкой трактовке утверждалось, что президент начал письмо словами "Мой дорогой друг Сталин" и закончил его: "С выражением искренней дружбы".

- Мы, в общем-то, понимаем смысл этих будто бы безобидных искажений, сказал Сталин, присаживаясь к столу. - Гитлер хочет поссорить Рузвельта с теми влиятельными лицами в США, которые ненавидят Сталина... Верно я говорю?

Штейнгардт не находил слов для ответа. Он достал из кармана платок и начал старательно вытирать им вспотевшее холеное лицо.

7

Днепр, красно-бурый от крови - человеческой, лошадиной и коровьей... Днепр, дыбящийся от взрывов снарядов и бомб высокими всплесками подкрашенной воды... Густо запруженные людьми, машинами, повозками горбатая дорога, ее обочины и размашисто широкий берег у Соловьевской переправы... Предсмертные вопли раненых и тонущих, надсадный шквал людского ора, матерщины и конского ржания...

Все это вспоминалось Мише Иванюте, как давний чудовищно кошмарный сон, хотя с того страшного августовского дня прошло всего лишь чуть больше месяца. Но надо же было такому случиться: в несметном шумном человеческом скопище он познакомился с девушкой-санитаркой, а у нее случайно оказалась газета с Указом Президиума Верховного Совета СССР. Из указа Миша узнал, что в числе не столь многих фронтовиков его наградили орденом Красной Звезды и повысили в воинском звании... От радости и гордости все в нем тогда заполыхало, забурлило, заплясало... Но и ощутил вдруг мерзкий страх: ведь и его, орденоносца, тоже могли убить на переправе... А кто же тогда получит орден?..

Не убили и не ранили. И Миша, вспоминая Соловьевскую переправу, даже посмеивался над собой, над тайным и стыдным своим страхом, хотя и сейчас содрогался от виденного там и пережитого. А нетерпение все жило в нем: действительно, когда же вручат ему боевую награду? При этой мысли будто шалый ветерок проникал в его сердце. При случае мозолил начальству глаза, но об ордене не напоминал, а себя даже бранил, что в такое грозное время не покидали его честолюбивые чувства. Насчет же повышения в воинском звании, то тут был полный порядок: бережно спрятав в планшетку, как удостоверяющий документ, вырезку из газеты "Красная звезда", Миша без промедления привинтил к своим петлицам на гимнастерке и на шинели еще по одному красному эмалированному кубику...