Иван Стаднюк - Меч над Москвой

Семен Микофин своим аккуратным и обновленным видом напоминал двухцветный неподточенный карандаш. Даже заметно облысевший, выглядел он в генеральской форме как-то по-особому стройно, ладно, солидно и представительно, хотя улыбчивое, с глубокими морщинами у рта лицо его излучало прежнюю напускную строгость, за которой сквозила доброжелательность и доброта.

- Поздравляю, Семен! - Чумаков спустил ноги с кровати, не глядя нащупал ими тапочки и протянул Микофину руки для дружеских объятий.

- Федор, я к тебе по срочному и секретному делу, - прервал Микофин излияния радости Чумаковым. - Сейчас к тебе явится так называемый майор Птицын...

- Птицын?.. Знакомая фамилия.

- Ты передавал своей семье записку через него с фронта.

- А-а, помню! Был он у меня инструктором по подрывному делу, когда из окружения пробивались, - пояснил Федор Ксенофонтович.

- Был он у тебя немецким диверсантом! - огорошил Чумакова Микофин. Видя потрясенность Федора Ксенофонтовича, продолжил: - Шпиона ты приютил в своем штабе. Дал ему там респектабельно обжиться... - В голосе Микофина жестко просквозил упрек, а на лице со сдвинутыми бровями отразилось суровое неудовольствие. - Меня попросили предупредить тебя, прикрыть от случайности и... и, вообще, помочь закрепить бывшего графа на крючке наших контрразведчиков. За этим я и примчался, хотя своей работы по кадык.

- Они знают? - одеревеневшим голосом спросил генерал Чумаков, поняв, о сколь серьезном идет речь.

- Знают... Ты скажи мне, где ты выучился немецкому языку?

- В автобиографии я же писал: был в детстве батраком у немцев-колонистов на юге Запорожской области.

- Бестолково написал, - тревожно хмурился Микофин. - Все у контрразведчиков сбежалось сейчас вместе: признал тебя немецкий генерал Шернер, в твоем штабе свил гнездо абверовец, ты откуда-то знаешь немецкий...

- У тебя тоже есть сомнения? - Федор Ксенофонтович встал и одной рукой судорожно начал надевать на себя халат. - Ты в чем-то сомневаешься, Семен Филонович?..

- Я полагал, ты с Шернером в Испании познакомился...

- Да нет же! На киевских маневрах, когда он, тогда полковник чешской армии, ногу сломал. А меня временно приставили к Шернеру переводчиком.

- Вот как?! - заинтересованно удивился Микофин. - Я не знал этих подробностей. И вдруг встреча с ним на фронте?

- В плен он попал к нам...

- Ладно, доскажешь потом! - Микофин призывал генерала Чумакова к спокойствию. - Не надо одеваться! - И он, взяв у Федора Ксенофонтовича халат, кинул его на спинку кресла. - Сейчас постучится этот майор... Нам следует вести какой-то нейтральный разговор... Но чтоб не напугать его. Микофин кинул взгляд на наручные часы: - Потом дежурный врач выдворит нас из палаты вместе с ним, а ты попроси меня, чтоб я подвез этого Птицына до Москвы... Он ведь добивается приема у полкового комиссара Лосика... Ну ты не знаешь... Кадровик из Главпуркка... Дальше - моя работа...

- Но как быть с подозрениями, павшими на меня? - Федор Ксенофонтович чувствовал в груди тошнотное теснение.

- С тобой - в норме. Пришлось показывать особистам личное дело, рассказать все то, что я знаю о твоей милости... Но тут, понимаешь, еще всплыли доносы на тебя этого Рукатова... Тоже пришлось наждаком пройтись по ним.

- Рукатов... - Чумаков горестно вздохнул. - Я убежден, что, если б подобные рукатовы не были уверены в нашей победе над фашистской Германией, они бы немедля бросились в объятия Гитлера... Рукатовым важно хоть на ступеньку подняться выше в своем воображении, а чья эта ступенька, что она значит - им наплевать.

- Верно мыслишь, Федор, - согласился Микофин. - Поднявшись даже на ступеньку выше в должности или в звании, иные вдруг начинают воображать, что предстали перед человечеством в новом обличье. Забывают, что разум, сердце, потребности у них те же... А пыжатся. Ну, верно, расширился круг обязанностей, ну, может, еще прав... И если при этом надо усиливать напряжение вещества за лобной костью, то не тщись расширить зад до границ кресла, которое тебе еще велико!..

В коридоре послышалось шарканье ног, и Микофин вдруг заволновался:

- Давай менять тему разговора! Ничем не выдай этому Птицыну своей осведомленности.

- Будь спокоен, - шепотом сказал Чумаков.

Но шум за дверью утих, а разговор двух друзей потерял прежнюю направленность.

- Что это у тебя? - спросил Микофин, указывая на лежавший на кровати поверх одеяла черновик письма покойного профессора Романова.

- Ты не читал?! - оживился Чумаков. - Интересно мыслит Нил Игнатович. Давай просвещу тебя!

Когда генерал Чумаков заканчивал читать письмо, дверь палаты без стука открылась, и уже по одному этому можно было догадаться, что вошел кто-то из медицинского персонала. Действительно, в проеме двери стояла в белом халате грудастая женщина с рыжими волосами, скупо выбивавшимися из-под белой косынки.

- Товарищ генерал, - обратилась она спокойно-милым голосом к Чумакову, - к вам еще один посетитель. Но... извините, через пять-шесть минут мертвый час, а потом процедуры. Так что на сегодня... извините.

Из-за ее спины выглядывал чуть растерянный "майор Птицын". Его взгляд как бы смотрел в пустоту, а крутой излом бровей будто выражал недоумение. Медсестра ушла, а "майор Птицын" все стоял в дверях, и Федор Ксенофонтович, заметив мешки под глазами на его продолговатом лице и подрагивание мягких ноздрей, угадал страх в сердце диверсанта, растерянность перед двумя генералами и поспешил ему на помощь:

- Майор, это вы?..

- Так точно! Майор Птицын! - Он с какой-то детской радостью вошел в палату.

- Вы тоже в этом госпитале?

- Никак нет! - И "Птицын" сжато рассказал свою одиссею, происшедшую после того, как расстались они на вокзале в Могилеве.

- Ну, рад вас видеть, - с видом искренности сказал Федор Ксенофонтович. - Посидите, мы закончим читать один документ... - И Чумаков продолжил читать письмо профессора Романова, уже про себя потешаясь над тем, с каким вниманием вслушивался в каждую его фразу "майор Птицын", полагая, что присутствует при открытии тайны тайн.

Генерал Микофин как бы угадал внутреннее состояние Чумакова и, когда тот закончил читать письмо, с видом большого глубокомыслия заключил:

- В своем письме товарищу Сталину профессор Романов запутался в трех философских соснах. А сосны эти растут на утесе, с которого мы с тобой, Федор, в академии ныряли в волны диалектического материализма и не раз ломали шеи. Я имею в виду наши мудрствования о случайности как проявлении закономерности. Помнишь, ставили, например, вопрос: случайно ли, что родился Наполеон и именно на острове Корсика, откуда бежал во Францию?..

- Да нет же! - возразил Чумаков. - Тут о более конкретном.

- Это так тебе кажется. Старик Романов часто забывал, что необходимость "образуется" из массы случайностей. По Энгельсу, в природе и в обществе случайное необходимо, а необходимое так же случайно. Но случайность всегда подчинена внутренним, скрытым законам...