Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений

Семейная жизнь их складывалась непросто: по каким-то коммунальным причинам она не могла оставаться в Москве, а продолжала жить в Нижнем Новгороде в родительском доме; Минаев же, бомбардируя ее утешительными стихами и письмами, мог выбираться на Волгу сравнительно редко [73]. С классической грациозностью дело пыталась поправить мать новобрачной:

«Насчет Сони скажу, что она очень скучает и хочет видеть Вас. По моему было бы всего лучше поехать ей сейчас к Вам. Если Вам трудно, то мы будем помогать Вам по мере возможности. Ей надо не много, она не избалована, неприхотлива, а других расходов, я думаю, не будет, а она только и мечтает, чтобы жить с Вами вместе, очень скучает о Вас, т. к. ждет Вас с нетерпением. Со всеми Садовскими перессорилась и тем более жить ей здесь тяжело. Борис Садовской должно быть от нечего делать заводит сплетни и всех перессорил. Весной все уедут, он, кажется, собирается жить в Рублеве с Анной Ипполитовной, а другой брат с сестрой уедут на все лето, и вся квартира будет свободна, вот тогда и будем Вас ждать непременно» [74].

Вняв этим призывам, Минаев приехал в дом Богадуровых в конце мая; по каким-то причинам вскоре они рассорились вдрызг:

Это еще был не разрыв: вскоре они примирились (кажется, снова не без посредничества Натальи Александровны) [75]. Лето 1929 года Минаев вновь проводил в Нижнем («Чтоб жизнь твоя как фейерверк / Была без всяких оговорок, / Одиннадцатого в четверг / Я выезжаю в 10.40», – писал он накануне жене) – и только в начале 1930-х они разошлись окончательно. Официально брак был расторгнут 22 февраля 1932 года.

Нужно обладать слишком живым умом, чтобы рассуждать о том, насколько значима для Минаева в этом браке была фигура ближайшего родственника нареченной, но мы вполне можем констатировать, что Борис Садовской – последний из крупных писателей, встретившихся на жизненном пути нашего героя. Их взаимная приязнь была предопределена: с поправкой на творческую манеру и темперамент оба они принадлежали примерно к одному литературному направлению. Первая встреча их состоялась в конце 1927 года (и была зафиксирована в инскрипте: «Вам, поэт-нижегородец, / В память нашего знакомства, / Книгу-первенца «Прохладу» / Отдает поэт-москвич»); сразу после этого судьба постаралась их надолго не разлучать.

В конце 1927 – начале 1928 годов оба они – регулярные посетители салона Анны Ипполитовны Худяковой, собравшей вокруг себя несколько специфическую, но крайне любопытную компанию, где поэты-неудачники соседствовали с робкими юристами и высокопоставленными инженерами водоочистки. Компания эта не оставила летописца, но, благодаря счастливой случайности, быт ее и дух были запечатлены в шуточной поэме Садовского «Нэти», которая написана под явным впечатлением дружбы с Минаевым – и, в частности, изобильно снабжена эпиграфами из его стихов. Здесь же содержится его шаржированный портрет:

Эти отношения, кажется, иссякли чуть ли не раньше, чем расторглись семейные узы: единственное сохранившееся письмо Садовского к Минаеву, отправленное 14 марта 1931 года, напрочь лишено душевной теплоты: «Я распродаю свою библиотеку. Если хотите, приезжайте или присылайте кого-нибудь из Ваших знакомых. Есть книги редкие и с автографами. Только предупреждаю, что я дешево не продам» [77]. Собственно, уже к весне 1928 года Минаев явственно отдаляется от круга Худяковой – и таким образом обрывается последняя из нитей, связывающих его с литературным сообществом. А вскоре происходит событие, довольно решительно меняющее всю его жизнь.

27 августа 1929 года в квартиру Минаевых в Известковом пришли с обыском [78]. Дома была только сестра, Антонина Николаевна; она же вместе с секретарем домоуправления, приглашенным в качестве понятого, подписали протокол изъятия: «Одна гуттаперчевая печать, телеграмма, 3 тетради, 3 сброшюрованных стихотворения и два листка, напечатанных на пишущей машинке» [79]. Технология была еще не отработана, поэтому обыскивающие не стали сидеть в засаде, а просто ушли, передав Минаеву приказание явиться 9-го сентября на допрос. Заполнив короткую анкету (из которой мы с вами, читатель, не узнали бы ничего нового), Минаеву объявили о его аресте; здесь же он нацарапал дрожащей от ярости или от страха рукой: «Считаю свой арест недоразумением» [80]. 26 сентября ему предъявлено обвинение: «1929 года, сентября 26 дня. Я, старший уполномоченный 5 отдела СО ОПТУ – Гендин [81], рассмотрев дело по обвинению гр. Минаева Николая Николаевича в составлении и распространении литературных произведений антисоветского содержания, нашел, что настоящее подтверждается имеющимися в деле материалами, а потому, принимая во внимание вышеизложенное, постановил: привлечь Минаева Николая Николаевича в качестве обвиняемого, предъявив ему обвинение по 58/10 ст. УК и избрав меру пресечения уклонения от следствия и суда – содержание под стражей» [82]. На этом же бланке Минаев написал: «С предъявленным мне обвинением не согласен, т. к. никакой антисоветской литературы не сочинял и не распространял. Н. Минаев» [83].

Удивительно (замечу в скобках), насколько разительно отличается поведение обеих сторон от поневоле привычного для нас образца второй половины 1930-х. Обвиняемый не только не спешит признаться во всех грехах – он настойчиво рвется в бой, стремясь переубедить не просто следователя, но всю стоящую за ним машину подавления:

«Литературной работой начал заниматься вплотную с 1922 г. Пишу стихи, в том числе и сатиру. Из написанных мною сатир могу назвать следующие:

1. Баллада об алиментах,

2. Баллада о четырех королях.

3. Поэма о дне моего сорокалетия.

4. Разговор редактора с поэтом.

5. Рассказ о культурном помзамзаве, о невежественной машинистке и о необыкновенном происшествии в Губсовнаркоме.

Кроме того, имею сатирические стихи: о Борнео, о Мексике, Таити, о Китае и несколько других.

Часть своих сатир я отдавал в «Никитинские субботники» для издания, но Главлитом они пропущены не были. Свои мелкие стихи я печатаю в периодических изданиях. <���…>

Мне непонятна политика Главлита, разрешающего, с одной стороны, к печати ненужные произведения, и запрещающего, с другой стороны, такие произведения, которые, по моему мнению, должны быть напечатаны в советских изданиях.