Н. Никитин - Преступный мир и его защитники

Задумав святотатственное хищение, Констанский под влиянием этой мысли стал хвастаться ожидающим его будто бы богатством. После, уже совершив преступление, он также вслух бредит, не замечая окружающих, о многих тысячах рублей.

По словам сестры, у Констанского действительно бывали припадки, которым обыкновенно предшествовала глубокая сердечная тоска.

Другая свидетельница, дочь псаломщика Щукина, уверяла, что из семьи подсудимого вообще никого нельзя назвать безусловно трезвым человеком. С отцом же Констанского она прямо-таки избегала встречаться, опасаясь его буйного своеволия, и при появлении на улице в пьяном виде спешила запереться в избе. Вопросы о религии свидетельница обыкновенно боялась поднимать в разговоре с подсудимым, считая его за очень образованного, умного человека.

— Но как вообще он относился к религии и вере? — спросил председатель.

— Несколько легкомысленно.

— А к вопросу об иконопочитании?

— Не знаю, не приходилось говорить.

По объяснению свидетельницы, Констанский только удивлялся, что существует много икон Божией Матери с различными названиями.

После преступления подсудимый, видимо, интересовался тем, что пишут в газетах о краже из Исаакиевского собора, и относился критически к газетным сообщениям.

— Неверно пишут, — в одной газете так, а в другой иначе, — говорил он одному из своих знакомых.

Раньше в отношении чужой собственности он всегда был очень честным человеком, далеким от преступных мыслей.

В детстве, четырех лет от роду, Констанский упал из окна второго этажа и до такой степени ушибся, что с ним сделался припадок. Мать его, которая удостоверила это обстоятельство, была страшно напугана несчастием с ребенком и думала, что он умрет. Однако ребенок остался жив, но с тех пор у Констанского появились припадки. Его всего корчило, рот и глаза искривлялись, и на губах появлялась пена. Пристрастившись к спиртным напиткам, он в зрелом возрасте стал допиваться до белой горячки, видел везде нечистую силу и беспокойно ловил казавшихся ему в глазах бабочек.

По мнению матери-старушки, Констанский спьяна мог быть способен на все, даже убить человека. Чтобы укротить этого пьяницу, приходилось иногда связывать его.

Что покойный священник Констанский бил святым крестом свою паству — это подтверждала также и его вдова.

— А хотел он съесть свою паству? — спросил присяжный поверенный Адамов.

— Да, — ответила смущенно свидетельница.

Другой сын старушки Констанской, как выяснилось на вскрытии, страдал размягчением мозга. У него была какая-то мания самоубийства, и однажды он хотел утопиться. Однако, подойдя к Фонтанке и посмотрев на ее грязную воду, он раздумал таким способом кончать свою жизнь.

— Река больно мутная, не хочу, — говорил он родным.

Через две недели после этого несчастный маньяк отравился.

Замечалась странная болезненность и у дочерей госпожи Констанской. Одна из них, жена священника, в припадке непонятного раздражения чуть было не застрелила своего добродушного мужа. С ней вдруг что-то сделалось. Она стала дико плясать, бросалась стульями и, наконец, схватила револьвер.

Перепугавшаяся мать еле выхватила из ее руки оружие.

После этого молодая женщина напилась пьяной.

— У меня много припадочных детей было, — пояснила старушка Констанская.

В другой раз подсудимый, уже 10-ти лет, упал с крыши и тоже сильно ушибся.

Что же касается мужа госпожи Констанской, то он, несмотря на свое пьянство, умер 72-летним стариком.

Перепившись, старик делался невозможным и бегал даже с ножом за детьми, а однажды грозил удавиться.

Во время судебного следствия обнаружилось, что присяжный поверенный Адамов просил санкт-петербургский окружной суд о вызове 31 свидетеля, которые могли бы удостоверить, что подсудимый был алкоголик, страдал эпилептическими припадками и отличался ненормальными поступками и что родственники его также частью эпилептики, частью — люди ненормальные. Ходатайство это судом было оставлено без последствий, как не имеющее для дела существенного значения.

После свидетелей опрашивались врачи-эксперты о происхождении легкого ранения на руке подсудимого.

Один из них, доктор медицины и психиатр Мендельсон, в отношении обвиняемого выразился, что он «несомненный алкоголик» и мог иметь эпилептические припадки.

Присяжный поверенный Адамов просил занести эти выражения в протокол, а затем возбудил вопрос о доследовании настоящего дела, в связи с выяснением умственных способностей подсудимого.

— Быстрота предварительного следствия не дала возможности тщательно исследовать психическое состояние Констанского, — говорил защитник. — Этим важным вопросом не интересовались раньше. После за короткий срок защита представила четыре медицинских свидетельства о подсудимом, о которых судебный следователь и не догадывался. Я прошу только одного: направить данное дело к доследованию, так как ничего в этой области до сих пор еще не было сделано, — настаивал присяжный поверенный Адамов. — Подсудимый должен возбуждать некоторое сомнение и в вас, господа судьи, и в вас, господа присяжные заседатели. Все свидетели, говорившие о ненормальности Констанского, ведь не могут же лжесвидетельствовать, и их показания необходимо проверить. Здесь, безусловно, сомнение налицо. Бывает нравственное и моральное помешательство, и в то же время бывают эпилептические припадки, когда больные теряют сознание и могут пойти на преступление.

Наоборот, прокурор С. Д. Набоков находил, что судебное следствие решительно не имеет никакого материала, который давал бы право предполагать о совершении подсудимым святотатственной кражи в припадке умоисступления или сумасшествия. Ввиду этого, прокурор просил ходатайство защиты о направлении дела к доследованию отклонить.

После продолжительного совещания окружной суд в ходатайстве присяжного поверенного Адамова отказал.

Судебное следствие закончилось, и слово было представлено прокурору. Он признает, что подсудимый действительно мог быть раньше идейно честным человеком и мог иметь богатую душу, но, в конце концов, он все-таки сбился на преступный путь и богатую душу решил отдать за богатое «добро». Вторично он, может быть, и не совершит такого преступления, но злое дело все же сделано.

Обвинитель подробно охарактеризовал личность Констанского и указал, как осторожно он действовал, задумав святотатство, и с каким сознанием он привел свою преступную мысль в исполнение.

Во всем видно заранее обдуманное намерение, и, отрицая все доводы защиты относительно ненормальности подсудимого, прокурор настаивал на строгом приговоре, как искуплении для Констанского его тяжкой вины.