Борис Воробьев - Циолковский

Дети посещали школу, обзаводились товарищами и знакомыми, у них неизбежно возникали новые интересы. Константина Эдуардовича при этом угнетало то обстоятельство, что его научные занятия мешают нормальной жизни подрастающих детей. Но ничтожный бюджет учителя начального училища не позволял и думать о том, чтобы иметь достаточно большую и удобную квартиру, где можно было бы жить, не беспокоя друг друга. Циолковские помещались в двух комнатах, причем перегородка не достигала до потолка. Приходилось говорить вполголоса или шопотом, чтобы не раздражать Константина Эдуардовича. На почве переутомления и недостаточного питания у Циолковского начались болезни.

«В это время я сильно утомлялся, — писал Циолковский в автобиографии. — Из своего училища шел в реальное, оттуда — в третье училище точить свои болванки для моделей. Другому бы ничего, а я со своим слабым здоровьем не вынес — заболел воспалением брюшины, Я думал, что помру. Тут я в первый раз узнал, что такое обморок. Во время приступов ужасных болей потерял сознание.

Жена испугалась и стала звать на помощь, а я очнулся и, как ни в чем не бывало, спрашиваю: «Чего ты кричала?» Тогда она мне объяснила, и я узнал, что пробыл некоторое время в «небытии» [76] Рукопись «Черты моей жизни». .

Материальное положение Циолковских особенно обострилось к концу 90-х годов, когда весь заработок Константина Эдуардовича ограничивался тридцатью пятью рублями в месяц, которые он получал за преподавание в калужском городском начальном училище. От попыток получить занятия в местных средних школах, где оплата уроков была выше, как мы уже говорили, ему пришлось отказаться, ибо он встретил явно неприязненное отношение со стороны преподавателей с университетским образованием.

Частных уроков почти не было, а если и попадались, то за крайне дешевую цену — 1 один рубль в час, например. Давать уроки ученикам своего училища Циолковский принципиально не соглашался. Он вообще был крайне щепетилен. Желая помочь ученому, В. И. Ассонов устроил его репетитором в одну состоятельную интеллигентную семью. Но после третьего урока Константин Эдуардович заявил матери ученика: «Вашему сыну вовсе не нужно брать уроков — он прекрасно знает предмет. Мне делать с ним нечего». И уроки закончились.

Положение осложнялось в те годы еще тем, что постройка аэродинамической трубы, необходимой к ней аппаратуры и моделей обошлась гораздо больше 470 рублей, которые Циолковский получил от Академии наук, и перерасход покрывался все из того же жалованья. Литературные занятия фактически ничего не давали, так как за немногие печатавшиеся в журнале труды Циолковский обычно выговаривал себе гонорар не деньгами, а в виде отдельных оттисков своих статей. Эти оттиски он рассылал в большинстве случаев бесплатно, затрачивая иногда еще деньги, чтобы напечатать для них обложки.

С середины 1898 года Циолковский получил по совместительству место учителя в епархиальном училище.

«В 98 году мне предложили уроки физики в местном женском епархиальном училище, — пишет Циолковский в своих воспоминаниях. — Я согласился, а через год ушел совсем из уездного училища. Уроков сначала было мало, но потом я получил еще уроки математики. Приходилось заниматься с почти взрослыми девушками, а это было гораздо легче... Здесь не преследовали за мои хорошие отметки и не требовали двоек».

В смысле отношения к делу и методов преподавания Циолковский и здесь оставался верен себе:

«Физический кабинет был полуразрушен. Мне приходилось, что можно, поправлять. Но я и сам много приборов производил заново. Делал, например, простые и сложные блоки разных сортов, сухие гальванические элементы, батареи и электродвигатели. Химические опыты тоже производились моим иждивением: добывание газов, сжигание железа в кислороде и пр.

Зажженный водород у меня свистал и дудел на разные голоса. В пятом классе всегда показывал монгольфьер. Он летал по классу на ниточке, и я давал держать эту ниточку желающим. Большой летающий шар, особенно с легкой куклой, производил всеобщее оживление и радость. Оклеенный мною бумажный шар, весь в ранах и заплатах, служил более 15 лет.

К, Э. Циолковский и В. И. Ассонов в мастерской ученого среди моделей дирижабля.

Комбинировал разные опыты с воздушным насосом. Давление воздуха испытывалось всем классом: я предлагал оторвать колокол (магдебургские полушария были испорчены) всем желающим и сомневающимся. Класс видел, как несколько человек, несмотря на все усилия, не могли оторвать стеклянный колпак от тарелки насоса. Паровая машина была со свистком. Девицы самолично орудовали свистком, и это доставляло им большое удовольствие».

Учительский труд в епархиальных училищах, приравненных к средним учебным заведениям, оплачивался значительно выше, и Циолковский зарабатывал теперь до 80 рублей в месяц. Кроме того, за двадцатилетнюю выслугу ему удалось выхлопотать пенсию в размере 27 рублей в месяц.

Таким образом, хотя семья Циолковских к тому времени значительно увеличилась — детей было уже шесть человек, — существование ее несколько облегчилось. Удалось даже сделать некоторые сбережения для выполнения заветной мечты — покупки своего домика.

Года через три, зимой 1905 года, подвернулась возможность недорого приобрести небольшой одноэтажный домик на дальней окраине города, на Коровинской улице, почти в самом конце ее, спускающемся к отлогому берегу Оки. И хотя в новом жилище с трудом удалось выкроить три маленькие комнатки, все же это было праздником для Циолковских.

После трагической смерти сына Игнатия Константина Эдуардовича особенно волновал вопрос о влиянии на детей уклада семейной жизни и его собственной философии мученика науки. Циолковский старался, как мог, скрасить жизнь семьи. В доме появился даже купленный по дешевке подержаный рояль. На велосипеде, который завел себе Константин Эдуардович, дети совершали по очереди небольшие прогулки.

Однако до нормальных условий жизни было еще далеко. Теперь Циолковский задался целью надстроить мезонин, хотя бы одну комнату, где можно будет спокойно работать. О «светелке» мечтала вся семья. Константин Эдуардович с нетерпением ждал весны, когда можно будет приступить к постройке. Но ученого ожидала новая беда. Ему пришлось поплатиться за свою страсть селиться поближе к реке.

Зима в том году затянулась, и весна долго не вступала в свои права. Затем как-то внезапно началась сильная оттепель. Ока и впадающие в нее у Калуги речки Угра и Ячейка вскрылись. Вода поднялась буквально в несколько часов. Начался разлив, какого не помнили старожилы. Застигнутые врасплох, обитатели прибрежных домишек не успели что-либо предпринять.