Яков Слащов-Крымский - Белый Крым, 1920

Моему корпусу, расположенному на Днепре, предстояла трудная задача прикрывать Северную Таврию на фронте 200 верст, и если прибавить, что мне же приходилось отвечать и за участок Туземной бригады, то надо прибавить еще 70 верст.

В корпусе в это время, за неполучением ни одного солдата пополнения, было около 3500 штыков, и в 8-м кав. полку — 425 шашек; кроме того, в Туземной бригаде было около 1500 шашек. Участки были разбиты между дивизиями: от Большой Лепетихи до Британы исключительно — бригада 13-й; от Британы включительно до устья — бригада 34-й дивизии; общий резерв: бригада 13-й дивизии — Дмитриевка; бригада 34-й дивизии — Большие Маячки, 8-й кав. полк — Чаплинка, Штакор — Чаплинка (хутор Балтазаровка). Расположение Туземной бригады я не менял, и хотя сил этой бригады и было много для пассивного участка, но их боеспособность требовала такого расположения; кроме того, я не хотел смешивать свои части с этими грабителями [16] Надо помнить, что эти горцы соединились с белыми и превратились в наемников. (Примеч. авт.) .

Вначале положение было сравнительно спокойно: на правом берегу Днепра шли восстания, плавни были полны партизанами.

Я стал снабжать их оружием и разработал план переброситься на правый берег Днепра и занять местность между Бугом и Днепром до параллели Вознесенска. Дело в том, что красные спешно подвозили войска, — читатель уже знает, как я скептически относился к обороне Северной Таврии, — между тем, если воспользоваться недовольством хуторян красными, переброситься на правый берег Днепра, вооружить повстанцев и занять линию Николаев — Херсон— Берславль, то силы корпуса утроились бы.

Ландауский район у Вознесенска стал бы бурлить в свою очередь и обеспечил бы корпус от нападения красных. Кроме того, корпус приблизился бы к махновскому району, который непосредственно пришелся бы в тылу 13-й Красной Армии и не дал бы ей возможности наступать. Подкреплений для такой операции мне не требовалось — нужен был только прорыв флота мимо Очакова, который вполне возможен и был проделан уже капитаном 1-го ранга Бубновым в августе 1919 г. Надо было во чтобы то ни стало предупредить сосредоточение красных, иначе всему предприятию грозила возможность крушения. Я указывал Врангелю, что это поможет мирным переговорам. Врангель мне ответил, что он никаких мирных переговоров не ведет и вести не собирается и что французы, признавшие нас de jure, против этого. Операции же должны развиваться в сторону, прежде определенную, т. е. в сторону Дона и Кубани. Мне же рекомендуется меньше заниматься политикой, а пополнить свой корпус беженцами из Украины и мобилизацией местного населения.

На это я ответил, что повстанцев очень трудно оторвать от их хуторов для борьбы за неизвестные им цели.

Мне самому борьба становится неясной, раз мы предаем сочувствующие нам элементы и идем куда-то по указке французов и все время пляшем под их дудку. Я должен еще раз напомнить о целях нашей борьбы против Советской власти (мой разговор с Врангелем перед сменой с Пологского направления). Пополнить свой корпус мобилизацией местного населения не могу, потому что оно было мобилизовано 1-м корпусом. Поэтому прошу прислать мне комплектования из других районов, потому что у меня всего 3500 штыков, тогда как в 1-м корпусе около 30 000. На это я получил телеграмму за подписью Коновалова, что главком повторяет свою просьбу не вмешиваться в политику и не посылать подобных телеграмм, в особенности в незашифрованном виде. В последнем замечании главком был прав; я, продиктовав телеграмму, не знал, что дежурный адъютант не отнес ее в штаб для зашифровки, а прямо снес на телеграф. Но остальное меня поразило. Правда, раньше чинам армии говорили, что борьба продолжается, приходилось это говорить и мне, но все же переговоры с англичанами были, и Врангель собирался сам вести их с большевиками. Тут же уже не было сомнений, что безыдейная борьба продолжается под командой лиц, не заслуживающих никакого доверия, и, главное, под диктовку иностранцев, т. е. французов, которые теперь вместо немцев желают овладеть «отечеством». Кто же мы тогда? На этот вопрос не хотелось отвечать даже самому себе.

Был конец июля; я собирался было подать в отставку, но на фронте назревал бой, в результате которого вся белая армия могла быть сброшена в море или отрезана от перешейков. Штаб Деникина понял не сразу, а Врангель теперь никак понять не хотел, что прорыв в Северную Таврию грозит гибелью всей армии. И я решил подать рапорт об отставке после боя, а теперь донес Врангелю, что после окончания назревающего боя прошу разрешения приехать к нему для доклада по очень важному вопросу. Ответа не было, и думать о чем-нибудь другом, кроме фронта, не приходилось.

Против моего участка красные собрали (Красная артиллерия. 1922. № 1) 15-ю стрелковую, Латвийскую, 51-ю и 52-ю стрелковые дивизии. Как известно, тогдашние красные дивизии были девятиполкового состава и, кроме того, имели не менее полка конницы. Слабее всех числом были Латвийская и 52-я дивизия, но и у них полки были 300-штыкового состава, т. е. вроде моих, но зато полков было 18, а с 15-й и 51-й дивизиями — 36, а у меня их было 8. 15-я дивизия была очень крупного состава и насчитывала более 10 000 штыков, но состояла из малообученных людей. 51-я дивизия занимала среднее место между 15-й и 52-й дивизиями. Всего насчитывалось у красных от 20 до 25 тысяч штыков (сведения эти потом подтвердились) с 80—120 орудиями, из которых много, приблизительно 20–30, было тяжелых; были указания на наличие больших бронесил (но потом в бою пришлось видеть только 5 машин), у меня же был всего один пулеметный автоброневик. Как потом подтвердилось, красные действительно сосредоточили Латвийскую, 15-ю, 51-ю, 52-ю дивизии в указанном выше составе при 100 орудиях — из которых ¼ были тяжелые — с 5-м, 15-м, 22-м, 24-м бронеотрядами. Конницы было от 1000 до 2000 шашек.

Всему этому я мог противопоставить 13-ю и 34-ю пехотную дивизии четырехполкового состава, всего около 3500 штыков, 8-й кав. полк с Туземной бригадой — около 2000 шашек при 38 легких, 4 конных и 2 тяжелых орудиях и одном автоброневике. Ясно было, что этими силами на такой местности, как Северная Таврия, справиться с красными было невозможно.

В тыл, в район Перекопа, подвозилось около 3000 человек Бредовского отряда, прибывавшего из Польши, но они, во-первых, еще не прибыли полностью, во-вторых, были совершено деморализованы и могли принять участие только в бегстве — обстановка в действительности не позволила ввести их в бой. С тылу же должны были прибыть комплектования из пленных красных, захваченных в предыдущих боях, всего около 3000, но они еще только выступали и к бою не прибыли. У Серогоз по моей просьбе должен был стоять конный корпус генерала Барбовича, около 6000 шашек и 1000 штыков пеших эскадронов. Это был резерв главкома, и на него я питал надежды.