Борис Евгеньев - Радищев

Радищев понял, что внешнее раскаяние в совершенном им «преступлении» — единственное, хотя и очень трудное средство самозащиты. Не стесняясь в самых резких выражениях на свой счет, он брал ответственность за свою «крамольную» книгу только на себя одного.

Это тотчас же принесло свои результаты: Екатерина была вынуждена ограничиться преследованием одного Радищева и прекратить дальнейший розыск его единомышленников.

А то, что единомышленники у Радищева были, — факт непреложный. И, повидимому, круг их, то-есть круг людей, не только знавших о работе Радищева над «Путешествием», но и разделявших его взгляды, был довольно велик. Это были близкие Радищеву люди, его друзья, с которыми он постоянно общался, — люди разного положения, начиная с таможенных служащих, таких, как Царевский, и включая Челищева, а может быть, и Воронцова.

На следствии Радищев говорил, что ему хотелось «заслужить в публике гораздо лучшую репутацию, нежели как о нем думали до того», что он «бредил в безумии своем прослыть острым писателем…»

На вопрос Шешковского, не намерен ли он был своей книгой вызвать возмущение, подобное революции во Франции, он повторял все одно и то же: «Худых умыслов я не имел… цель моя была прослыть писателем… и из продажи книги извлечь себе прибыль… Как сам не имел намерение сделать возмущение, то и сообщникрв не имел…» Он совершил ошибку, чрезмерно увлекаясь «Путешествием Иорика», то-есть «Сентиментальным путешествием» Стерна, и «Историей об Индиях» Рейналя…

Перед Радищевым во время следствия стояли три задачи: никого не запутать в свое дело; оградить, по возможности, от опасности своих детей; спасти себя для дальнейшей работы и борьбы. И, ненавидя своих судей, своих врагов, он брал всю вину на себя, бранил себя, старался доказать, что его книга — обычное произведение, вроде книг Стерна или Рейналя.

На что, кроме своих собственных сил и своей выдержки, он мог рассчитывать в своем неравном поединке с «самодержавством»?

Но он не хотел отступать от главного. Он не хотел отречься и не отрекся от мысли о свободе крепостных рабов.

Он говорил на допросе: «Желание мое стремилось всех крестьян от помещиков отобрать и сделать их вольными… чтоб крестьяне были вольные, то его желание было…»

Таково было его «желание», и в этом «желании», составлявшем основу его жизни и деятельности, Радищева не могли поколебать ни страшный Шешковский, ни угроза смертной казни.

Обвинение Радищева было с исчерпывающей полнотой и точностью определено высказываниями Екатерины.

Судьям пришлось рыться в старых законах, выискивая статьи, чтобы угодить императрице. Вот в каких преступлениях обвиняли Радищева:

«…А которые воры [108] Вор — в смысле мятежник. чинят в людях смуту и затевают на многих людей воровским своим умышлением затейные дела, и тех воров за такое их воровство казнить смертию…

…Буде кто каким умышлением учнет мыслити на государево здоровие злое дело, и такого по сыску казнить смертию…

…Так же будет, кто при державе царского величества, хотя московским государством завладети и государем быти, начнет рать собирать… и такого изменника по тому же казнити смертию…»

Весьма примечательно, что эти же статьи были в свое время перечислены и в отношении Пугачева в правительственном объявлении с приложением судебного приговора по делу Пугачева и других участников восстания. Как видно, слова Екатерины о том, что Радищев «хуже Пугачева», возымели свое действие.

На заседании Уголовной палаты в качестве вещественного доказательства великих преступлений Радищева было прочитано «Путешествие из Петербурга в Москву». Страх перед «крамольной» книгой был так велик, что чтение происходило при закрытых дверях и из зала заседания были удалены даже секретари суда.

24 июля Уголовная палата вынесла приговор, в котором говорилось, что за напечатание книги, наполненной «самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный и умаляющими должное ко властям уважение, стремящимися к тому, чтоб произвести в народе негодование противу начальников и начальства, и, наконец, оскорбительными и неистовыми изражениями противу сана и власти царской… Радищева за сие преступление палата мнением и полагает, лиша чинов и дворянства, отобрав у него знак ордена святого Владимира 4 степени… казнить смертию…»

26 июля приговор поступил в Сенат, и 8 августа сенаторы утвердили его. При этом верноподданные сенаторы в своем стремлении угодить императрице добавили к приговору Уголовной палаты следующее дополнение:

«…до вышеупомянутого о произведении ему смертной казни указа, заклепав в кандалы, сослать в каторжную работу… в Нерчинск, для того, дабы таковым его удалением отъять у него способ к подобным сему предприятиям…»

19 августа доклад Сената дошел до Государственного совета, и совет утвердил приговор.

Все это время мысли Радищева невольно возвращались к детям.

После вынесения смертного приговора Уголовной палатой, 27 июля, он написал «Завещание».

«Если завещание сие, о возлюбленные мои, возможет до вас дойти, то приникните душою вашею в словеса несчастного вашего отца и друга и внемлите…»

Он говорил детям о том, что нужно помнить о милосердии бога, о послушании начальникам, о любви к «священной особе» императрицы… Это «поучение» было продиктовано мучительным беспокойством за судьбу детей, желанием отвести от них гнев императрицы.

Еще раньше, в письме к Шешковокому, Радищев писал:

«Доколе дыхание продлится в душе моей, доколе я жив буду, помышления мои, мысли и чувствования от плачевного моего семейства отвращены быть не могут…

…Столь велика моя привязанность к моим детям, что и последнее дыхание, каково оно бы ни было, будет для них, что все мое сокрушение происходит оттого, что их не могу видеть, и что лишен сего, кажется, навсегда…»

В «Завещании» он сделал ряд хозяйственных распоряжений. Он просил мать и отца не оставить его детей и простить «несчастному их сыну печаль, в которую он их повергает…» Он просил также, чтобы его дворовым людям были даны вольные.

Итак, Радищев был осужден на казнь.

Но казнить его Екатерина не решилась: она боялась европейского общественного мнения и со свойственным ей лицемерием стала в позу милосердия. В связи с торжествами по случаю мира со Швецией Екатерина заменила казнь ссылкой.

Радищева в Сибирь, в Илимский острог, на десять лет.

Впрочем, за этим «смягчением» приговора скрывался расчет на то, что Радищев, больной и истомленный заключением и следствием, не выдержит долгой и тяжелой дороги и жизни в суровом, диком краю.

Радищев ждал смертной казни без малого полтора месяца…