Сергей Марков - Гарсиа Маркес

— И тут, конечно, сказывалось то, что он из совсем простых людей, — говорила Мину. — Истинный self made man, сам себя сделавший. Всё казалось, что ему недодано, словно навёрстывал упущенное во времена лишений. Останавливался Габо только в самых шикарных отелях, в президентских сьютах, а если они были заняты, вообще мог отказаться от поездки. В ресторанах заказывал изысканные дорогие блюда, нередко повара и официанты вынуждены были куда-то посылать за свежайшими устрицами, трюфелями или чёрной русской икрой, которую он предпочитал иранской…

Зная слабость друга к икре (которую Маркес, по его словам, полюбил ещё в 1957-м на молодёжном фестивале), Фидель Кастро привёз пятикилограммовую банку осетровой астраханской икры с похорон Брежнева из Москвы, где с Индирой Ганди они обсуждали предстоящую встречу глав государств Движения неприсоединения и вопрос приглашения на эту встречу в качестве почётного гостя Гарсиа Маркеса. Встречали новый, 1983 год с икрой и русской водкой в Гаване в «Протокольной резиденции № 6», которую позже Фидель подарил другу Габо. (По поводу чего, помню, кубинские литераторы ёрничали: «Палата № 6, как у Чехова».)

В январе на Кубе побывал Грэм Грин, и 16-го в своей постоянной колонке в «Эль Паис» Маркес опубликовал заметку под названием «20 часов Грэма Грина в Гаване». 23 января он написал заметку «Возвращаясь в Мехико», где назвал пять важнейших в его жизни стран, не считая Венесуэлы: «Колумбия, Куба, Франция, Испания, Мексика». Через неделю, 30 января, в «Эль Паис» появилось его антиамериканское эссе о Рональде Рейгане: «Да, волк действительно приближается».

После Нобелевской премии он совершил ряд «знаковых возвращений», но самым важным было возвращение в Колумбию. Президент Бетанкур настоял на том, чтобы Маркесу были выделены телохранители, оплачиваемые из правительственного бюджета, и Маркес этим гордился, особенно последним обстоятельством. «Из правительственного бюджета!» — подчёркивал он. Через несколько дней Маркес написал в своей колонке заметку — эти заметки читала вся Латинская Америка, тираж «Эль Паис» стремительно рос — «Возвращаясь к гуайявере» (кубинская удлинённая рубашка навыпуск), в которой признавался, что даже не предполагал, что будет разгуливать по Боготе с отрядом охранников. Но некоторые газеты и напустились на него — «респектабельного олигарха».

В конце мая Маркес улетел в родную Картахену, которая стала его главным прибежищем в Колумбии, «приютом вдохновения». С испанским лидером Филиппе Гонсалесом, прилетевшим по приглашению Маркеса, они возглавляли жюри ежегодного Картахенского кинофестиваля, высокопоставленный испанец ходил исключительно в «легендарном» белоснежном ликилики и вечерами танцевал с первыми красавицами.

В последних числах июля Маркес в составе правительственной делегации Колумбии присутствовал на торжествах по случаю дня рождения Симона Боливара в столице Венесуэлы Каракасе, где не бывал до этого пять лет. С Мерседес (а разъезжал он почти всюду с Мерседес, и подавали им правительственного класса «мерседесы», что стало игрой слов, без супруги он терялся, часто не знал, по его признанию, «что куда надевать») они встретились с аргентинским журналистом, писателем, издателем Томасом Элоем Мартинесом, с которым когда-то задумывали учредить газету «Эль Отро» («Другой»).

«Мы встретились около трёх часов ночи, — вспоминал Мартинес, — в одном из отдалённых кафе. Мерседес была в роскошном вечернем платье, с причёской, они ужинали с президентом Венесуэлы и королём Испании Хуаном Карлосом. Одноногий официант принёс нам пиво. „Томас, — сказала она, — а менее подходящего места для встречи ты не мог подыскать?“ — „Чтобы нам вообще не дали поговорить? — возразил жене Маркес. — Мне нравится это кафе — никто не пристаёт“. — „Ты, Томас, когда-нибудь мог себе представить, что Габо станет такой знаменитостью?“ — спросила Мерседес. „Я был свидетелем, как вспыхнула его звезда. Тогда, в театре в Буэнос-Айресе, когда из темноты вас выхватил луч прожектора и все зааплодировали!“ — „Нет, Томас, — сказал Маркес. — Это было раньше“. — „Ещё в Париже, когда ты закончил ‘Полковника’“? — „Раньше“. — „В Риме, когда увидел Софи Лорен и она тебе подмигнула?“ — „До этого, — отвечал Гарсиа Маркес, сидя за пластиковым столиком в молодёжном кафе. — Я был знаменитым, уже когда мы с дедом забирались в горы Сьерра-Невада и купались там в ледяной речке. Я всегда был знаменитым, я родился таким. Но только я один об этом знал“».

Наконец, поздней осенью 1983 года состоялось и возвращение в Аракатаку, где Маркес не был шестнадцать лет. Он сказал журналистам, что чем дольше живёт, тем отчётливее помнит всё, что было в детстве, с самых первых мгновений, все мелочи, запахи, звуки.

Встречать новый, 1984 год Маркес пригласил Реже Дебре и друзей со всей Латинской Америки (в их числе бывшего личного телохранителя Альенде Макса Марамбио) в гаванский отель «Ривьера», тот самый, в котором когда-то, прилетев на процесс «Правосудие Свободы», он впервые почувствовал «вкус и качество жизни». Новогодние празднества, естественно, оплачивались гостеприимной Кубой, всё было включено, от гостей лишь требовалось расписываться на счетах ресторанов и баров.

В том январе автор этих строк и кинорежиссёр Тенгиз Семёнов, лауреат Ленинской премии, тоже жили в «Ривьере» и тоже были «подписантами». Посреди нищей, в общем-то, Гаваны, где товары отпускались по карточкам, по-прежнему можно было расплатиться за любовные утехи с какой-нибудь мулаткой колготками или духами типа «Красная Москва», в шикарной атмосфере «Ривьеры» было что-то изысканно-извращённое. Но, говоря откровенно, и что-то тешащее самолюбие — подобного я не испытывал потом ни в одном из «The Leading Hotels of the World» («Лучших отелей мира»), в которых останавливался: ни в Лозанне, ни в Риме, ни в Бангкоке (слаб и тщеславен человек).

В гаванской «Ривьере» Маркес поведал нам с режиссёром, что наступивший год намеревается посвятить роману о любви. И не без гордости добавил, что писать его станет уже не на допотопной печатной машинке, а на электронно-вычислительной машине, которую профессионалы называют словом «компьютер»; он уже начал потихоньку осваивать «„машину“, за которой будущее». Марамбио, с которым я как-то ночью выпивал в лоби-баре, возносил Маркеса до небес и уверял, что, перед тем как принять смерть, его шеф Сальвадор Альенде читал «Полковнику никто не пишет».

Почти весь 1984 год Маркес провёл в Картахене. В очередной раз жизнь он подчинил строгому распорядку дня: подъём в 6.00, холодный душ, лёгкий завтрак, чтение газет, настраивающих на работу, и собственно работа за компьютером с 9.00 до 13.30–14.00. Мерседес с друзьями ждала его на пляже. Там, после купаний, в ресторанчике они обедали — королевские креветки или лобстер с белым вином. Затем — сиеста. Курил мало и вообще вёл почти здоровый образ жизни. Вечером, когда спадала жара, раскатывал по древнему пиратскому городу на своём новеньком красном мощном «мустанге» или прогуливался, по привычке «обкатывая», то есть пересказывая друзьям произведение, которое было в работе.