Бернар Фоконье - Бетховен

Хотя он почти не сочиняет, он не сидит сложа руки. Он всё еще думает о поездке в Англию, где Гайдн имел большой успех, но перипетии с Карлом в очередной раз помешают этим планам. Он также намеревался выпустить полное собрание своих сочинений с издателем Штейнером — пора подводить итоги. Очень жаль, что и этот план не осуществился: Бетховен воспринимал свое творчество как живой организм, единое целое, к которому нужен глобальный эстетический подход, как Бальзак свою «Человеческую комедию».

На самом деле он в полном смятении. Больной, ослабевший, не способный в полной мере быть «отцом» и справляться с повседневными бытовыми проблемами, он призвал на помощь Нанетту Штрейхер, которую знал с семнадцатилетнего возраста: она дочь фортепианного мастера из Аугсбурга Иоганна Андреаса Штейна {47} , сама пианистка и композитор, продолжившая вместе с мужем дело своего отца. Еще одна добрая фея стала вместо матери для человека, так хотевшего быть отцом. Она откликнулась на его зов и тотчас примчалась. И вовремя. Она твердой рукой повела хозяйство Бетховена, выправив «дрейфующий корабль»: приструнила челядь и, возможно, привела в порядок счета, так как композитор явно был не в ладах с реальной жизнью и тратил слишком много. Карл обходился ему очень дорого, и в домашних делах он гением не был: он умел только сочинять шедевры.

Бетховен поделился с Нанеттой Штрейхер своими опасениями: кругом враги, прислуга в сговоре с Иоганной (которая переодевается мужчиной, чтобы навещать своего сына в пансионе), его обкрадывают. И еще сплетничают, распуская слухи о связи между Людвигом и Нанеттой. Эти отношения — прочные, единственные в своем роде — почти полностью прекратились в начале лета 1818 года под давлением со стороны общества и грязных пересудов.

В начале года он забрал Карла из заведения дель Рио к себе домой. «Что значит институт по сравнению с участливой заботой отца к своему сыну?» — писал он графине Эрдёди. И вот он взял все заботы по воспитанию на себя. Порой он умиляется прелестям семейной жизни, а в другие моменты мечтает услать Карла подальше из Вены. «Хороших отцов не бывает — таков закон, — писал Сартр в „Словах“. — Мужчины тут ни при чем — прогнили узы отцовства. Сделать ребенка — к вашим услугам; иметь детей — за какие грехи?» [15]

В сентябре 1818 года всё пошло прахом. Иоганна обратилась в Ландрехт (земский суд), чтобы лишить Бетховена опекунства над Карлом. Начался отвратительный судебный марафон, Людвиг и Иоганна втаптывали друг друга в грязь. Сначала суд отказал матери в иске. В декабре Карл сбежал к ней. Полиция пришла за ним и заключила в Институт Джаннаттасио. Дело улаживали в суде. Адвокат Иоганны ловко сыпал аргументами: глухота дяди, его странности и причуды, беспорядочная жизнь, тот факт, что он препятствует общению Карла с матерью, дурное обращение… Карл давал свидетельские показания: вопреки воле своей матери он не пожелал вернуться к дяде, который его колотит. Представ, в свою очередь, перед судом, взволнованный Бетховен вяло — и неловко — защищался. Даже выдвинул такой безумный аргумент: он намерен поместить Карла в Терезианскую академию, предназначенную только для дворянства. Дворянин ли он? Конечно, ведь перед его именем стоит дворянская частица (в Голландии — обычное дело). В общем, он оказался неспособен подтвердить свое дворянство; дело об опеке передали в гражданский суд «для обычных граждан».

Бетховен уязвлен и унижен: он — обычный гражданин! Он-то чувствует себя принадлежащим к благородному сословию. В его уме всплыла старая история с прусским королем; он всегда отказывался ее опровергать. Во всяком случае, он облагорожен своим творчеством. Разве может быть иначе? Усыновив Карла, он тем самым возвысил его до «благородных»: «Благодаря мне мой племянник поднялся на высшую общественную ступень. Ни ему, ни мне нечего делать в магистрате. Ему подсудны только трактирщики, сапожники да портные».

Демократ, прогрессист, плебей, воображающий себя благородным (пусть и для пользы дела): не он первый и не он последний запутался в этом противоречии.

Но суд был иного мнения: 26 марта 1819 года Бетховена лишили права опеки над Карлом. Несмотря на заступничество Антонии Брентано, магистрат даже не позволил отправить мальчика в Баварию, в университет Ландсхута. В конце концов, Карла поместили на четыре года в пансион в Вене.

Бетховен был «отцом» всего несколько месяцев. Он словно одержимый: взбешенный, возмущенный, переходит от ненависти к безумной любви к Карлу. «Это бездельник», — пишет он другу Бернарду. «Чудовище». «Моя любовь к нему прошла. Он нуждался в моей любви. Я же в его [чувствах] не нуждаюсь». В другие моменты он «любит его, как прежде» и «часто его оплакивает».

В конечном счете 17 сентября 1819 года опекунство передали Иоганне вместе с муниципальным служащим, «честным и способным человеком». Вроде бы и делу конец, но Бетховен не сдается. Он хотел похитить Карла, передумал, начал составлять записку на сорока восьми страницах, от чтения которой просто оторопь берет: шельмование, подчеркнутое перечисление «гнусностей» Иоганны и ее прежних проступков, самооправдание — это «уведомление о жене Бетховена» соткано из гадостей, выдающих иррациональную ненависть с оттенком мании преследования, которая могла бы вызвать улыбку, если бы не выдавала сильную боль: «Я тоже человек, которого травят со всех сторон, точно дикого зверя, непонятый, зачастую подвергающийся гнусным нападкам со стороны вульгарной власти; вечно в хлопотах и в постоянной борьбе с этим чудовищем, матерью, которая всегда старалась задушить всё хорошее, созданное мною».

Он упорствует с настойчивостью маньяка. Задействует свои связи, в первую очередь эрцгерцога Рудольфа, чтобы добиться пересмотра судебного решения. Дело по апелляции слушалось 29 марта 1820 года и было решено в его пользу. На сей раз мольбы Иоганны, обращенные к императору, останутся без ответа.

Словно желая подвести черту под этой изнуряющей борьбой, весной 1820 года она забеременела — впрочем, от вполне почтенного человека, который признает дитя, девочку. Бетховен увидел в этом только лишнее доказательство ее «безнравственности».

Несчастная история с Карлом, с которой переплелись и другие, но малозначительные события, интересовала бы нас крайне мало, если бы не совпала по времени с глубокой внутренней перестройкой Бетховена в художественном плане.

Даже в эти годы относительного бесплодия он оставался главной фигурой венской музыкальной жизни и даже больше: теперь его имя прогремело на всю Европу. Его произведения регулярно исполнялись. В 1816–1817 годах состоялись десятки концертов, что говорит о том, какое значимое место он занимал. Сонаты, симфонии, увертюры, квартеты регулярно звучали перед публикой, принимавшей его произведения целиком, хотя и не всегда одинаково восторженно: на концерте 16 декабря 1816 года Седьмая симфония сорвала лишь жалкие хлопки. Может быть, он выходит из моды? Прохладное отношение всегда вызывало у него горькие замечания раненого льва: «Искусство больше не поднимается так же высоко над вульгарным, его не так сильно уважают, а главное — не ценят».