Голиб Саидов - О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть

– Нет, нет… это не здесь… это совсем в другой стороне. – лепетал бедный брат заплетающимся от страха языком и всячески пытаясь повернуть компанию в противоположную сторону.

«Да-а, – подумал я, – до полного разгрома и мата оставалось совсем немного.»

Наконец, когда, окончательно потерявшую над собой контроль, Лену, подруги подхватили с обеих сторон под рученьки, Шухрат попрощался и чуть ли не галопом поскакал прочь от весёлой компании.

– Жухрай, постой, не уходи! – неслось ему вослед. – Эх, ты: ничего-то ты не понимаешь в настоящей любви…»

Мы ещё с недельку пожили в гостеприимной семье, после чего двинулись дальше, по намеченному изначально маршруту. Впереди нас ждали: Таллин, Рига и Вильнюс…

– Я напишу тебе… – коротко бросил я на прощание Лене. Даже здесь я поостерегся обещаний, поскольку привык их сдерживать.

И – сдержал.

В течение года мы обменивались письмами: она – короткими и лаконичными, я – длиннющими опусами, с витиеватой восточной недосказанностью, отличающейся загадочным притяжением и… неопределённостью.

Значительно позже, когда к «правилам игры» супруги станут относиться снисходительно и иронично, как к давно забытой, дурацкой, но милой сердцу игрушке, моя жена признается мне:

– Я полюбила не тебя, а твои письма: в них ты совершенно другой…

Достаточно часто, после дружеских застолий и весёлых посиделок, я заходил в стеклянное здание на верху которого красовались три слова: «Почта. Телеграф. Телефон». Там, в помещении переговорного пункта, рядом с кабинками, на стене висели два аппарата междугородной связи. Один из них странно глючил: стоило в щель запустить подряд две монеты – одну, как и положено, достоинством в пятнадцать копеек, а вторую – в две – как, что-то там внутри переклинивало и… можно было разговаривать бесконечно, то есть, бесплатно. Естественно, я разговаривал с Леной часами.

– Какой богатый… – всякий раз будет изумляться моей «щедрости и расточительности» будущая тёща. Со временем я развею этот миф, приехав в Ленинград с одной лишь спортивной сумкой.

Так, через год с небольшим, мой челнок прибьёт к берегу Невы…

«Из грязи в князи» – существует довольно известная поговорка, подразумевающая людей, вышедших из низов и добившихся богатства, почестей и славы.

«Из князи в грязи» – так, наверное, можно было сказать про меня, когда я, переехав окончательно в Россию, обосновался в Ленинграде и обзавёлся семьёй.

Бросив свою работу в «Интуристе», где мне никогда и ни в чем не приходилось испытывать недостатка, я оказался у «разбитого корыта», размышляя – где мне найти работу и что я, собственно, умею делать. Оказалось, что ровным счётом, ни-че-го!

Вскоре, не без помощи жены и тёщи, я устроюсь работать в «Ленбытхим», в отдел научно-технической информации, где в качестве художника-оформителя буду целыми днями рисовать наклейки и ярлычки для товаров бытовой химии.

Единственной отдушиной и приятным развлечением в свободное от работы время, для меня останется посещение городского шахматного клуба, где я буду проводить почти все свои свободные вечера.

«Ленбытхим», наш маленький трудовой коллектив ОНТИ. Фото из личного архива автора.

Перебравшись окончательно из Благородной Бухары в «Колыбель революции», я сразу же попал к… эмиру бухарскому. Вернее, не к самому «угнетателю и притеснителю трудового народа» (ибо к тому времени он уже почил в бозе, в приютившем его Афганистане), а в его дом, что был расположен по адресу: Кировский (теперь уже – опять – Каменноостровский) проспект, дом 44б. Больше известный питерцам, как Дом эмира Бухарского, построенный в 1913 году по проекту С. С. Кричинского для эмира Бухары Сеид-Мир-Алим-хана.

Правда, произошло это не сразу.

Предприятие «Ленбытхим» было не маленьким: его производственные корпуса и конторы были раскинуты не только по всему городу, но и по области. Поначалу я работал в главном здании, которое располагалось на улице Черняховского, совсем рядом с Сангальским садиком, названным почему-то садом Фрунзе. До большевистского переворота, этот садик с прекрасным особняком принадлежал крупному русскому промышленнику не то полуфранцузского, не то полунемецкого происхождения Францу Карловичу Сан-Галли (1824—1908) – почётному гражданину Санкт-Петербурга.

Особой гордостью и украшением этого сада являлся фонтан-скульптура «Рождение Афродиты» (автор проекта Иван Горностаев), который встречал вас у входа, едва вы переступали его порог сквозь изящную ажурную литую ограду, со стороны Лиговки. Я помню, как каждое утро, проходя через сад, любовался этим творением. Однако, по заведённой в нашей стране, с известных времён, традиции, на пороге третьего тысячелетия, эту композицию, по-русски говоря, кто-то просто-напросто сп… спрятал. Народ, конечно же, возмутился и власти вроде бы пообещали вернуть на место копию. Надо бы сходить и глянуть – может быть греческая богиня и впрямь возродилась по новой?

А потом наш отдел научно-технической информации перевели поближе к проектировщикам, то есть на Кировский проспект. Нам выделили приличный по размерам кабинет-мастерскую, где мы с утра до вечера разрабатывали этикетки для различного рода «пемоксолей», «пемолюксов» и прочей дребедени бытовой химии.

От былого величия дворца, частично сохранилась лишь чудесная лепнина на потолках, позволяющая судить о размерах помещений. В советский период, как и полагается, каждое такое помещение было по-пролетарски поделено на четыре-пять новых, с помощью искусственных перегородок. Как говорится «и овцы целы, ну а волков ещё в 17-ом прищучили».

И всё равно, по сравнению с тесными каморками на Черняховской, это, безусловно, был «рай»: высокие светлые потолки, украшенные великолепными розетками и восхитительной лепниной, с заметным преобладанием восточных мотивов, огромные старинные камины с дивными редкими остатками изразцов, большой холл, одним словом, невероятный простор.

Я был рад, что наконец-то порвал со своим грязным прошлым (эти бесконечные пьянки-гулянки, шальные деньги, постоянный риск вляпаться в криминальную историю и, вдобавок, идиотские и никому ненужные встречи с «товарищами» из бдительных органов), что заживу теперь свободной вольной птицей, в прекрасной дружественной компании таких же жизнерадостных людей, как и сам.

А коллектив, надо отметить, и в самом деле попался дружный. Но самое интересное, выяснится чуть позже, когда мы тесной компанией сядем дружно отмечать мой день рождения. Перебрав с шампанским чуток лишнего, мой непосредственный шеф наклонится ко мне и доверительно шепнёт на ухо: