Василий Новицкий - Из воспоминаний жандарма

После всех этих происшествий Дрентельн был в страшно удрученном состоянии, метался в разные стороны, то благодарил Трепова, то упрекал его в том, что он своим проступком осложнил его служебное положение.

Ректора же Ренненкампфа Дрентельн возненавидел до глубины души и относился к нему даже мстительно, несмотря на то, что до юбилея Дрентельн был в близкой дружбе с Ренненкампфом, и я сам неоднократно видел, как они разгуливали по залу генерал-губернаторского дома, обнявшись. Но после университетского юбилея 1884 года, Дрентельн и Ренненкампф видеть друг друга не могли, прекратили все сношения и расстались врагами [289]. До чего доходила ненависть Дрентельна и Ренненкампфа, переходившая в мстительность по службе, приведу один знаменательный факт из моей службы.

В 1887 году, после готовившегося покушения 1 марта на жизнь императора Александра III посредством взрывчатых снарядов, предупрежденного задержанием в С.-Петербурге на Невском проспекте и вблизи Аничкова дворца, откуда император должен был выехать и следовать по Невскому проспекту в Петропавловский собор на панихиду по императоре Александре II, — метальщиков со снарядами, в числе которых большинство было студентов С.-Петербургского университета, в среде коих и образовалось тайное террористическое сообщество, поставившее целью убийство государя [290], — бывший министр народного просвещения Делянов [291]решил очистить все университеты через увольнение из оных всех тех студентов, которые в то время, состоя студентами, были привлечены обвиняемыми вообще по политическим делам. Таких студентов в Киевском университете было 38 человек, о которых я просил лично, словесно, ректора университета Ренненкампфа не увольнять их из университета, в виду молодости их лет, увлечения и того, что они дали мне слово более политикою не заниматься и изменить свое направление. Ренненкампф охотно согласился и удовлетворил мое ходатайство за этих студентов, и они оставались в университете, быв отданными лишь до разрешения о них дел под надзор полиции. В то время существовало распоряжение по министерству просвещения, чтобы студенты, привлеченные по политическим делам по сообщению об этом университетскому начальству местными начальниками жандармских управлений, немедленно бы исключались из числа студентов, а начальники жандармских управлений обязаны были в течение семи дней со дня привлечения студента обвиняемым по политическому делу сообщать университетскому начальству. Но этого распоряжения я не держался строго, всегда медлил сообщением, и когда многие и очень многие студенты сознавались в своих проступках, выражали раскаяние, обещая впредь не заниматься политическими делами и отстраниться от политики, то я о таких студентах и о привлечении их обвиняемыми и об отдаче под надзор полиции до разрешения о них дел вовсе не сообщал бумагою университетскому начальству; а говорил лишь словесно, прося оставить привлеченного в числе студентов, принимая при этом всю ответственность на себя за несообщения и за последствия.

Все без исключения бывшие ректоры университета выполняли всегда охотно мои ходатайства в подобных случаях, и должен сказать, что и студенты, давшие мне честное слово, выполняли его до выхода из университета, кончали университетский курс, благодарили меня не только при выходе из университета, но и в последующие годы заезжали ко мне, бывая в Киеве, да и не только студенты, но и их родители и близкие родственники, которых я мог бы ныне назвать всех по фамилиям несколько сот человек за пребывание мое в Киеве в должности начальника жандармского управления более четверти века, так как именные списки этих студентов сохранились у меня.

В конце 1887 года приезжает ко мне ректор университета Ренненкампф, крайне взволнованный, и говорит, что он получил выговор от министра Делянова за неувольнение из числа студентов 38 человек вышеупомянутых, привлеченных обвиняемыми в государственном преступлении, о чем сообщил министру генерал-адъютант Дрентельн, и что он поставлен в необходимость донести министру, что эти 38 студентов остались в числе студентов по моей просьбе, и о них я ему не сообщал. Дав полное право ректору сообщить в таком смысле, я просил обождать увольнением студентов до переговоров с генерал-губернатором Дрентельном и до разрешения этого дела моим непосредственным начальством в С.-Петербурге, куда я на днях же выеду по этому же делу ходатайствовать за этих студентов, которым я в свою очередь дал слово, что они останутся в университете.

Прибыв к генерал-губернатору и доложив об этом, я получил от генерал-адъютанта Дрентельна буквально в таком смысле ответ:

— Я очень хорошо знал и знаю, что эти студенты по вашему ходатайству остались в университете, но я сообщением министру Делянову об этом желал сделать неприятность Ренненкампфу по службе. Я ничего не имею против оставления этих студентов в университете и вашего ходатайства за них в С.-Петербурге.

По приезде в Петербург у бывшего товарища министра внутренних дел, заведывавшего полициею, и командира корпуса жандармов генерала Оржевского и директора департамента полиции Дурново я встретил полное сочувствие в моем ходатайстве, как равно и у бывшего министра внутренних дел, шефа жандармов графа Д. А. Толстого, который, разрешая мне ходатайство у министра Делянова, присовокупил, что вряд ли я только успею в этом, потому что Делянов об очистке университетов уже доложил государю и в настоящее время борется неприятною перепискою по этому предмету с генералом Оржевским и департаментом полиции, которые признают, что через очистку университетов от неблагонадежных студентов усилится прилив молодежи в революционную среду.

От графа Д. А. Толстого я поехал к министру Делянову, который, как всегда, принял меня изысканно любезно, но вначале в просьбе мне отказал, а затем, после настоятельных моих убеждений, согласился сделать это следующим путем и не иначе, как через государя, которому он уже доложил об очистке университетов. В основание моего ходатайства я выставлял, что мною студентам дано слово, которое изменять не приходится, что самое главное, — по делу покушения на жизнь государя ни один из студентов Киевского университета не причастен, и что после увольнения 38 студентов вольются вновь в преступное сообщество озлобленными.

Уступчивый, добряк по характеру, министр Делянов, всегда относившийся ко мне лично с уважением, перешел к следующему рассказу: что у государя он не имеет особых назначенных дней и часов для доклада, а когда встречается необходимость в докладе, то испрашивает на то разрешение государя особою запискою, и что, быв нередко милостиво приглашаем императрицею на утренний кофе, пользуется иногда докладом государю по небольшим делам в то время, когда государь иногда выходит откушать кофе, и что на завтра он получил приглашение императрицы, и что, если выйдет государь, то он доложит о моем ходатайстве, но с тем, чтобы я изъявил согласие на то, чтобы он мог доложить государю, что ходатайство вызывается моею инициативою, и я принимаю на себя ответственность за этих студентов. Я изъявил полное согласие на это предложение и за результатом должен был пожаловать к Делянову в тот же день в два часа.