Владимир Муравьев - Пестель

Пушкин вел дневник.

Уже ночью, склонившись над чистым листом бумаги, он восстанавливал в мыслях весь день: письмо от Чаадаева, встреча с князем Дмитрием Ипсиланти, братом руководителя греческого восстания, свежий номер «Сына Отечества», в котором бесцеремонный Греч напечатал его частное письмо, и беседа с Пестелем.

Пушкин быстро начал писать:

«9 апреля. Утро провел с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова. «Mon coeur est matérialiste, говорит он, mais ma raison s’y refuse» [11] Сердцем я материалист, но мой разум этому противится (франц.). . Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…»

Через полтора месяца, в конце мая — начале июня, — Пестель снова ездил в Кишинев; На этот раз он должен был дать понять молдавскому господарю Михаилу Суцо, бежавшему из Ясс в Кишинев, что его пребывание на территории России нежелательно. Пестель блестяще выполнил щекотливое поручение, исходившее от самого Александра I.

У Суцо Пестель несколько раз встречался с Пушкиным. А 26 мая, в день рождения поэта, заехал к нему с визитом.

В полупустой комнате наместнического дома, где жил тогда Пушкин, они обменялись несколькими торопливыми фразами. И это была последняя их встреча, после которой увидеться им уже никогда не пришлось.

П. И. Пестель. Рисунок А. С. Пушкина.

В Молдавии шли бои. Турки, оправившиеся от первых неудач, теснили повстанцев, жгли христианские деревни, расправлялись с христианским населением. Поднявшееся против турок молдавское крестьянство не поддерживало действий гетеристов, и турки громили тех и других по отдельности.

Ипсиланти обратился к Александру I с просьбой о помощи. Но православный царь ответил, что греки, как мятежники, восставшие против своего законного государя, не могут рассчитывать на поддержку России.

Австрийский канцлер Меттерних сумел как нельзя лучше сыграть на колебаниях и опасениях Александра I. На основании подложных документов он представил Гетерию отраслью какой-то всеевропейской подпольной революционной организации. После этого русский император легко дал себя' убедить, что Ипсиланти старается разрушить союз между Австрией и Россией по заданию «парижского революционного центра».

«Нет сомнений, — писал Александр в одном письме из Лайбаха, — что толчок этому повстанческому движению был дан тем же центральным управляющим парижским комитетом, с намерением сделать диверсию в пользу Неаполя и помешать нам в уничтожении одной из этих сатанинских синагог, созданных единственно для пропаганды и распространения антихристианских учений».

Вскоре «сатанинские синагоги» в Неаполе и Пьемонте были разгромлены, Австрия обошлась без помощи России. Меттерних, хвалившийся, что за шесть недель сумел подавить две революции, был в отличном настроении. «Не Россия ведет нас, — рассуждал он, — а мы ведем императора Александра. Он нуждается в советах, а всех своих советников он растерял. Он не доверяет ни своей армии, ни своим министрам, ни своим дворянам, ни своему народу…»

В конце мая Пестель отправил в штаб 2-й армии очередное донесение. Он, как и вся армия, еще надеялся, на перемену в настроении Александра I. К тому же

восстание в Неаполе было уже подавлено австрийскими войсками, и поход русской армии в Италию, таким образом, отменялся.

В своем донесении Пестель писал: «Итак, глаза и ожидания всех обращены к России, которая во все времена и среди всех предшествующих событий всегда показывала себя твердой защитницей греков и доказала свое бескорыстие среди всех обстоятельств и с особенным блеском со времени 1812 года. Греки, получив урок в том неодобрении, которое его величество высказал по поводу поведения повстанцев, все же надеются увидеть прибытие русской армии не в помощь инсургентам и гетеристам, но для отмщения за поруганную религию. Алтари осквернены, договоры в презрении к самые священные и законные интересы Империи [12] России. не признаются и попираются. Греки и другие христианские подданные Порты возлагают свои надежды на ошибки турецкого правительства и от их последствий ожидают спасения. Однако, имея перед глазами противное праву и договорам поведение, усвоенное оттоманским правительством в его настоящих отношениях с Россией, и припоминая то, что говорят англичане и австрийцы, они не знают более, что им думать, и поэтому очень возможно, что их преданность и любовь к России окончатся охлаждением и обратятся к какой-либо иной державе».

А в Молдавии шли последние часы восстания. Ипсиланти, изверившись в победе, сделав массу промахов, самым страшным из которых было убийство Владимиреско, справедливые стремления которого он не хотел признать, бросил свою армию и бежал в Австрию. Оттуда он разразился проклятиями по адресу своих сподвижников, которых обвинял в трусости и подлости.

Между тем проклятые им гетеристы отступали к Пруту, мужественно отбиваясь от наседавших турецких полчищ, и, наконец, при Драгошанах дали туркам последний бой. Большинство их погибло, часть вместе с молдавскими беженцами под турецкими выстрелами вплавь переправилась через Прут в Бессарабию.

Но восстание уже перекинулось из Придунайских княжеств в Грецию — в Морею, на острова Эгейского моря. Все громче звучала военная песня поднявших оружие греческих патриотов: «Не жить больше турку ни в Морее, ни в целом свете!»

Только через восемь лет — в 1829 году — восстание закончилось победой греков.

Когда министр иностранных дел Нессельроде, прочитав донесение Пестеля о греческом восстании, спросил у Александра I, кто этот дипломат, который так умно и верно сумел описать положение Греции и христиан на Востоке, царь, улыбнувшись, ответил: «Не более и не менее как армейский подполковник. Да, вот какие у меня служат в армии подполковники».

В мае 1821 года, вскоре после возвращения из-за границы, Александр принимал в Царскосельском дворце генерала Васильчикова.

Васильчиков докладывал о текущих делах, царь слушал рассеянно. Когда Васильчиков кончил доклад, царь сложил сафьяновую папку с делами и спросил:

— Это все?

Васильчиков, сидевший против Александра, нервно теребил аксельбант.

— Ваше величество, имею передать донос о политическом заговоре от библиотекаря Главного штаба Грибовского, — четко, по-военному ответил Васильчиков.

Царь, прищурившись, посмотрел на генерала и отодвинул папку.

— Где же донос?

Васильчиков достал из портфеля бумаги и протянул царю.

— Тут донос и список лиц, участвующих в заговоре.