Иван Осадчий - Мы родом из СССР. Книга 2. В радостях и тревогах…

Но, честно говоря, мне больно за сына. На протяжении восьми лет в МГУ он не раз обращался в партком с просьбой рассмотреть вопрос о приеме в партию, имея для этого все основания. Он закончил школу с золотой медалью, отлично учился на философском факультете МГУ; в школе и на философском факультете университета являлся секретарем комсомольской организации, ежегодно работал в стройотрядах, активно участвовал в общественной жизни. Вопрос о его партийности в МГУ так и не был решен. Тогда, в конце пребывания сына в МГУ, комсомольская организация и коммунисты философского факультета дали ему рекомендации для вступления кандидатом в члены КПСС.

В парткоме Кубанского государственного университета не стали рассматривать его заявление, предложили год поработать, чтобы увидеть его в деле. И вот теперь, год спустя, сын снова обратился в партком с той же просьбой…

Мои доводы не повлияли на позицию «принципиального» секретаря райкома КПСС. Она продолжала с еще большим гневом бросать в мой адрес обвинения и оскорбления, снова и снова повторяя одно и то же: «Райком партии не позволит, чтобы для Вашего сына было сделано исключение. Запомните это и сыну своему скажите…»

До боли в сердце и до «комка в горле» довела меня секретарша райкома. С трудом добрался домой и рассказал сыну об этой «выволочке». Решили больше не форсировать вопрос о его вступлении в партию, продолжать в полную силу работать и участвовать в комсомольской и общественной жизни…

Не могу умолчать о том, что пройдет не так уж много времени, когда КПСС, измордованная горбачевской «перестройкой», «гласностью» и «плюрализмом», окажется в сложнейшем положении, начнется ее крушение. Партия оказалась во власти «палача», в роли которого выступил один из недавних «видных деятелей КПСС», кандидат в члены Политбюро Б. Ельцин. Под его ударами каждый двадцатый коммунист, состоявший в Компартии РСФСР, торопливо расстался с нею.

Т. А. Рязанова была среди тех, кто бросил партию на произвол судьбы, поспешил «откреститься» от неё…

Вслед за отказом в приеме сына в партию, в Кубанском университете нам были уготовлены новые испытания и треволнения…

Я уже был доктором наук, профессором, когда в повестку дня, по инициативе отдела науки крайкома КПСС, встал вопрос о выдвижении меня на должность заведующего кафедрой.

По времени это совпало с начавшейся «кампанией» крайкома КПСС по борьбе с «семейственностью» в вузах.

И вот я на беседе у ректора В. А. Бабешко. Всегда, сколько помню, он относился ко мне с подчеркнутым уважением. Так было и на этот раз. Владимир Андреевич напомнил мне об острой постановке крайкомом партии вопроса борьбы с «семейственностью». И затем сказал:

– В нашем университете эта проблема очень болезненная: семейными узами связаны 128 преподавателей. Я уверен, что Вы с пониманием отнесетесь к её решению. У ректората и парткома нет никаких претензий ни к Вам, ни к сыну. Коллектив университета хорошо знает Вас. С наилучшей стороны проявил себя и сын. Оба – ученые со степенью: Вы – доктор, сын – кандидат наук. Оба – достойные работники и оба нужны университету. Но с «семейственностью» надо повести решительную борьбу. Она очень вредна для дела… – И, помолчав, добавил:

– Поймите правильно, ректорат и партком решили, что начинать надо с Вас. Вы должны стать примером для всех. Если Вы или сын уйдете из университета, у других не будет никаких оснований сопротивляться. Вы должны задать «тон» в разрушении «семейственности».

Я ответил: «С пониманием отношусь к вопросу борьбы с семейственностью. И хотя мне очень жаль расставаться с коллективом университета, в котором прошел путь от аспиранта до профессора, готов перейти в другой вуз. Но очень прошу Вас оставить сына в университете. Ему, молодому преподавателю и ученому, конечно же, лучше работать на университетской кафедре философии».

Ректор поблагодарил меня за взаимопонимание, но тут же сказал: «Райком и партком за то, чтобы „выросший“ у нас профессор остался в университете. Профессорами не разбрасываются…»

Я решительно возразил против перевода сына – молодого дипломированного остепененного философа из университетской кафедры в какой бы то ни было другой вуз края.

На том и закончилась эта моя первая беседа с ректором о борьбе с «семейственностью». Но проблема осталась. За дело взялся отдел науки крайкома КПСС. Сначала там приняли мой вариант и начали делать одно предложение за другим: должность заведующего кафедрой «на выбор» в одном из трех краснодарских вузов. Я отказался от заведования кафедрой в любом из предложенных вузов, а ректор университета не согласился отпускать меня в другой вуз на должность профессора.

Тогда в отдел науки крайкома был приглашен Коля, ему было предложено перейти на кафедру философии медицинского института. Поскольку преподаватели общественных наук входили в номенклатуру крайкома, – ему пришлось согласиться…

Замечу, что с переводом Коли в другой вуз, – борьба с «семейственностью» в университете прекратилась. «Кампания» дала сбой…

Этот «перевод»-«переход» Коли в медицинский институт – снова отодвигал, по меньшей мере, на год решение вопроса о вступлении в партию…

В новом вузе взялись проверять Колю «в деле»: как преподавателя, по работе в составе комитета комсомола института, куда он был избран, на других общественных делах.

И только в 1987-м, на тридцатом году жизни, парткомом медицинского института и Октябрьского райкома КПСС Коля был принят кандидатом в члены КПСС. А в следующем, 1988-м, – в члены КПСС. Но и здесь нежданно-негаданно Коле было уготовано еще одно, совершенно несправедливое испытание.

Произошло оно на бюро Октябрьского райкома партии города Краснодара при рассмотрении вопроса о приеме его из кандидатов – в члены КПСС. Кем и для чего была устроена «пытка» для Коли – я не знаю. Только оставила она в его душе и в памяти, и в моей памяти очень болезненную зарубку. Факт сам по себе необъяснимый.

Коля наидобросовестнейшим образом прошел «испытательный срок», каким являлся кандидатский стаж: активно работал в комсомоле, старательно овладевал преподавательским опытом, выполнял все общественные поручения. О знании Устава и программных документов партии и говорить нечего. Он знал их обстоятельно и глубоко осмысленно. Но отдельные члены бюро райкома КПСС были «вне себя», стремясь доказать «непригодность» и «недостойность» Коли быть коммунистом. Сколько горьких и несправедливых слов услышал он на том «памятном» заседании бюро райкома партии. Сколько пережил и долго не мог ни понять, ни объяснить, с какой целью и по чьему злому умыслу была устроена эта пытка…