Федор Грачев - Записки военного врача

Мои спутники открывают бутылку коньяка. Приглашают — за компанию. Отказываюсь.

— Почему? — спрашивает с удивлением один из них, летчик.

— Не до коньяка…

Излагаю свое горе и вдруг вижу на столике небольшую книжечку — «Ленинград в дни блокады». Автор — А. Фадеев. Торопливо листаю страницы. Натыкаюсь на главу — «Труд милосердия». Бог ты мой! Фадеев поведал о нашей встрече в «Астории»! Не выдержал, громко сказал:

— Грачев — это я!

И сразу же оказался в центре внимания.

— Братцы! — воскликнул летчик. — Надо как-то помочь доктору…

Летчик мгновенно исчез и возвратился с начальником поезда.

Мои спутники объясняют ему, в чем дело.

— Мест нет! — строго говорит начальник поезда.

— Надо найти…

— Повторяю, мест нет!

У открытой двери купе столпились пассажиры.

— Что же ему — бросить семью, а самому уехать?

— Доктор награжден медалью «За оборону Ленинграда»!

— Про него вот в этой книге сказано! — осаждают начальника поезда мои спутники.

— Но ведь не сажать же мне на головы пассажиров? — В голосе уже нет резкости и раздражения.

— А на головы и не надо! — возражает летчик. — Вот я, например, буду спать на багажной полке, а днем — в тесноте, да не в обиде! Одно место есть. Уверен, что еще одно тоже найдется.

Его поддержали:

— Несомненно!

— Какой разговор!..

«Общественное мнение» воздействовало. В Голышманове начальник поезда впустил мою семью в вагон.

— Билеты возьмете в Ялуторовске, — уже мягко сказал он…

Под впечатлением встречи с Фадеевым возвращаюсь в госпиталь. И вновь всматриваюсь в лицо города. Дома испещрены вмятинами от осколков снарядов и бомб. Как будто переболели оспой. А окна многих домов открыты настежь. На подоконниках, балконах — ящики с землей. Ленинградцы выращивают овощи и зелень не только на огородах, в садах и скверах, но и у себя дома.

Работники Эрмитажа — те свой огород возделали даже в Висячем саду, под открытым небом, среди беломраморных статуй. Не на земле, а на втором этаже! Нечто вроде легендарных садов Семирамиды, только там не выращивали картофеля.

В городе настороженная тишина. И если бы не замурованные окна подвалов и нижних этажей с бойницами, не зенитки, стерегущие врага в небе, где на длинных тросах плавно покачиваются аэростаты воздушного заграждения, можно было бы подумать, что течет самая обыкновенная, мирная жизнь и нет врага под стенами любимого города.

На Исаакиевской площади неожиданно услышал позади:

— Грачев!

Обернулся — глазам не верю: Павел Пастерский.

— Паша! Жив!

— И здоров! Старшим механиком на теплоходе «Челюскинец». А ты?

— Все там же. В госпитале.

Павел Теофильевич заметно поправился. Но в уголках глаз — лапки морщин. На висках чуть белеет седина.

— Помнишь железяку? — с радостью спрашивает Пастерский.

— Еще бы! Было времечко!

— А блок-станцию мы тогда все-таки построили! — с удовлетворением произнес Пастерский…

Смотрю вслед коммунисту Павлу Пастерскому и вспоминаю стихи Лебедева-Кумача:

Пересекаю площадь Декабристов, миновал обшитый досками памятник Петру Первому.

На набережной Невы стоят с удочками старики и подростки.

Один из стариков дрожащими руками снимал с крючка взъерошенного подлещика граммов на двести-триста.

— Поздравляю вас с добычей, — сказал я.

— Это не добыча, а пища, — хмуро отозвался старик. И добавил — На троих!

В нашем госпитальном «Летнем саду» встретил Ягунова и Луканина.

Из окон госпиталя доносилась знакомая песня:

Ровно, слаженно звучали голоса.

— Маляры-то наши поют! Пойдемте, товарищи, посмотрим, что у них делается, — предложил Ягунов.

В палате девятого отделения, уже тщательно побеленной, мы увидели на лесах, под самым потолком, врача Гордину и медицинскую сестру Михайлову.

У раскрытого окна палаты в измазанном комбинезоне трудилась врач Романова. Она размешивала кистью краску в ведре.

— Как успехи, Анастасия Михайловна? — спросил Луканин.

— Стараемся, — ответила Романова, вытирая пот со лба. — Еще две палаты осталось…

А в парке соседнего госпиталя дружно поют соловьи. Нежно, страстно, любовно.

Бывая в городе, видишь в полный лист распустившиеся деревья. Исчезли объявления всяческого обмена вещей на продукты. Вместо них — афиши кино, концертов, спектаклей.

Открыты магазины. В киосках можно напиться воды с каким-то непонятным сиропом.

В городе стало больше автомашин. На лицах прохожих еще следы прошедшей голодной зимы, но говор громче, можно даже услышать шутку:

— Ну, дистрофик, пошли дальше!..

Если подобные шутки: «Ну, дистрофик, пошли дальше» — могли возникнуть среди ленинградцев, значит, жизнь изменилась к лучшему. И это было действительно так.

Изменился и облик нашего госпиталя. У нас светло, чисто и уютно. В «Летнем саду» буйно взялись цветы и трава. Вдоль забора раскинулись листья подсолнухов. «Директор» сада политрук Александр Кульков, засучив рукава, копается в большой цветочной клумбе, раскинувшейся пятиконечной звездой.

Желтеют посыпанные песком дорожки сада. В голубом небе легкие облака. Все, как на даче: солнце, воздух, трава, цветы.

Разросся наш «Летний сад», созданный добрыми руками на голом месте. А сейчас на клумбах яркие всполохи желтых, оранжевых, красных цветов. Они растут, набирают силы. «Летний сад» привлекает немало легкораненых и больных. Здесь они охотно проводят время. И наша стенгазета «За Родину» заполнена их заметками, посвященными этому саду.

На спортивной площадке сада медицинские сестры прекратили игру в волейбол и вместе с ранеными стоят у репродукторов, тревожно прислушиваются к военной сводке. На юге развернулись большие сражения. В начале июля, после двухсот пятидесяти дней героической обороны, советские войска оставили Севастополь. Враг рвется к Волге. Идут бои за Воронеж. Над Москвой нависла угроза нового удара.

В палатах госпиталя раненых сейчас мало: на Ленинградском фронте бои местного значения. Инициатива в руках нашего командования. Но в Ленинграде все понимают: враг не отказался от попытки взять город штурмом.

В разгаре летняя эвакуация населения. Военный совет фронта постановил объявить Ленинград военным городом. Улицы, площади, проспекты взъерошены баррикадами. В предместьях возведены дополнительные оборонительные сооружения. В подвалах домов — новые амбразуры для орудий и пулеметов.

Готовится к возможности штурма и наш госпиталь. В сортировочно-перевязочном отделении угловое окно заложено кирпичом и забетонировано. — Там укрытие для пулемета.