Михаил Арлазоров - Жуковский

Эхо дальневосточных событий прокатилось по всей стране. Оно взбудоражило московское студенчество. И когда после рождественских каникул 1904 года Николай Егорович приехал на Моховую, он не узнал университета. Жуковский любил этот первый день нового семестра. Так приятно раскрыть двери аудитории, увидеть сотни пытливых, любознательных глаз, услышать тот короткий шум, который ветерком пробегает по аудитории, прежде чем установится лекционная тишина!..

Иначе встретил на этот раз университет Жуковского. Людно было на его дворе, в коридорах, аудиториях. Студенты собирались группами, о чем-то жарко спорили, порою даже не замечая проходивших профессоров.

Николаю Егоровичу просто не верилось, что старые коридоры и лестничные клетки могут вместить стольких людей. И куда только исчезла академическая тишина! Таким университета Жуковский еще не знал.

И в профессорской комнате не обнаружил Николай Егорович привычного чинного порядка. Коллеги взволнованы и встревожены. Ясно, что сегодня занятий не будет. А завтра? Послезавтра? Кто мог это сказать! Лекции откладывались на неопределенное время.

Но куда идет Россия? В таких вопросах Жуковский беспомощен, как ребенок. Впрочем, не он один — вся страна искала на них ответа, и далеко не все понимали ту суровую правду, что несли народу большевики.

С Петербургской стороны, с Охты, Васильевского острова и других рабочих окраин в достопамятное воскресенье 9 января 1905 года двинулись к Зимнему дворцу питерские пролетарии. Их было сто сорок тысяч. Они шли с молитвами, и не революционные плакаты, а портреты «батюшки-царя», хоругви и иконы украшали далеко растянувшуюся колонну людей, искавших правды и справедливости.

Они получили свинец и штыки. Более тысячи убитых и пять тысяч раненых — вот чем ознаменовался этот день, вошедший в историю под именем «Кровавого воскресенья». Как писал Владимир Ильич Ленин, «…революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло бы шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни». В России началась революция.

Гулом набатного колокола прозвучали события 9 января. Все, у кого бились в груди честные сердца, были потрясены чудовищным расстрелом безоружных людей. Кровь, пролитая у Зимнего дворца, взывала к отмщению. Зашаталось гигантское здание Российской империи. Эшелоны с ранеными из далеких маньчжурских степей будоражили общественное мнение. Бастовали рабочие Путиловского и Обуховского заводов. Не могли остаться в стороне и студенты Московского университета.

Протестуя против зверского расстрела, студенты решили объявить забастовку, прекратить занятия на весь второй семестр. Два дня — 15 и 16 января — на всех курсах шло голосование. Из 3 320 студентов, записавшихся на посещение лекций, 2 635 высказались против продолжения занятий.

Жуковский вряд ли знал эти цифры. Но зато ему отлично были известны слова, записанные в резолюции профессорского совета: «Никогда еще возбуждение учащейся молодежи не проявлялось с такой силой и в таких организованных формах, как в настоящее время».

Напуганное размахом общественного движения, царское правительство отменило празднование сто-пятидесятилетия Московского университета. Более того, было решено на время университет закрыть.

«Молчать!!!» — так должны были понимать принятые меры и студенты и профессора. Но тишины не получилось. Возмущались студенты. Вместе с передовыми профессорами подал свой голос протеста и Николай Егорович Жуковский. К ученым Москвы присоединились их коллеги из Петербурга. На страницах газеты «Новая жизнь» они заявили во всеуслышание: «Народное просвещение в России находится в самом жалком состоянии… Свобода научного исследования и преподавания отсутствует… Те условия, в которые поставлена деятельность преподавателя высшей школы, не могут быть не признаны тяжелыми и даже унизительными. Наука может развиваться только там, где она свободна, где она ограждена от постороннего посягательства, где она беспрепятственно может освещать самые темные углы человеческой жизни». Отсюда ученые делали правильный вывод о том, что «академическая свобода несовместима с современным государственным строем России. Для достижения ее недостаточны частичные поправки существующего порядка, а необходимо полное и коренное его преобразование».

Это письмо подписали академики Бекетов и Веселовский, Ляпунов и Репин [16] Великий русский художник И. Е. Репин был членом Академии наук. , профессора Грабарь, Лесгафт, Скобельцын, Янжул, Введенский, Берг — всего триста сорок две подписи.

Под давлением общественного мнения правительство вынуждено было 27 августа 1905 года выпустить Временные правила, предоставлявшие университету автономию, а профессорам право избирать ректора и деканов. Теперь можно было начинать занятия.

Открыть университет! По этому поводу у профессоров и студентов не было разногласий. Их желания совпадали, хотя цели, которые преследовала профессура, не имели ничего общего с тем, что задумали студенты. Четыре тысячи человек, собравшиеся на сходку 9 сентября, единодушно решили: «Открыть университет и, по возможности не препятствуя желающим заниматься, превратить его в революционную трибуну». Цель, которую ставили перед собой молодые революционеры, выглядела вполне определенно: добиваться свержения самодержавия и учреждения в России демократической республики.

«…резолюция эта, — писал Владимир Ильич Ленин, — по настоящему, языком свободных граждан, а не пресмыкающихся чиновников, клеймит Государственную думу, как наглую издевку над народом, призывает к борьбе за республику…» [17] В. И. Ленин, Политическая стачка и уличная борьба в Москве. Собр. соч., изд. 4-е, т. 9, стр. 319.

Революционное движение московского студенчества становилось весьма ощутимой силой. На университетских митингах выступали и рабочие московских предприятий. Об одном из таких митингов Жуковский услышал на профессорском совете. Ректор доложил профессорам, что за один вечер в здании университета перебывало от шести до десяти тысяч человек.

Пламя революции разгоралось все ярче. Желание бороться за счастье народа владело не только студентами, но и наиболее передовыми профессорами. Вряд ли кто-либо из членов профессорского совета, в том числе и Жуковский, мог предполагать, что вместе с ними заседает большевик. Не догадывался никто и о том, что совет своим решением содействует революционерам. Но тем не менее такой факт все же имел место. Павел Карлович Штернберг, талантливый астроном из бредихинского кружка, на защите диссертации которого в октябре 1903 года выступал оппонентом Жуковский, состоял членом РСДРП, а в Московской обсерватории, где проводил он свои научные изыскания, был тайный склад оружия боевых дружин.