Елена Прокофьева - Плевицкая. Между искусством и разведкой

Но певица, убедившись, что смертельная опасность ей не грозит, пренебрегла всеми его советами: уже на следующий день снова пела в концерте, а лед не стала глотать, боясь простудиться и охрипнуть.

Государю об инциденте докладывать не стали, но Он в очередной раз был так очарован пением своей любимицы, что прислал ей в подарок роскошнейшую бриллиантовую брошь…

Плевицкая решила хранить эту брошь до конца своих дней. Но — не сохранила. Не по своей вине…

Тогда, в 1912 году, легко было принимать решения "на всю жизнь" и давать торжественные клятвы.

Тогда ничто еще не предвещало надвигающейся грозы, готовой обрушиться и разрушить, и смести все на своем пути, и унести тысячи и тысячи человеческих жизней…

Если бы Надежда могла знать или хотя бы доверяла предчувствиям, она бы ни на миг не расставалась со своим возлюбленным, все концерты свои забросила бы, забыла бы славу, для него одного бы пела, рук его из своих рук не выпускала, глаз своих от его глаз не отрывала… Но — не знала она, не могла знать! А предчувствиям до конца не верила, потому что всегда была храброй оптимисткой и старалась не поддаваться даже реальным страхам, не то что неосознанным, исподволь закрадывающимся в душу!

И вот она рассталась с Василием Шангиным и отправилась в очередное концертное турне…

"Поездка по Сибири всегда доставляла мне удовольствие. Была я там и зимой, и весной. Что за ширь необъятная. Зимой я любовалась уральскими грозными елями, которые покоились под снегами. На сотни верст ни одной души, ни одного следа — только сверкает алмазами белая могучая даль. Любуешься чистой красотой сибирской зимы и вдруг мелькнет в голове: "Что бы ты делала, если бы очутилась тут одна, да не в поезде, а в снежном поле или в тайге?" Весной я видела в Сибири такую красоту, что не могла от окна оторваться. Экспресс мчался между огромных кустов пионов, по пути расстилались ковры полевых орхидей, ирисов, огоньков. К сожалению, я молча любоваться не умею, все ахаю да охаю, и было, поди, утомительно соседям слушать мои аханья тысячи верст.

Когда я вернулась из Сибири и пела в Царском, помню, как Государь в беседе со мной осведомился:

— Ну, как вас принимали там? Я знаю, сибиряки хлебосольные, и меня они хорошо встречали.

Какое сравнение и какая святая скромность".

Тот концерт в Царском Селе был последним, когда Надежда пела для Николая II. Больше Государя она не видела никогда. Счастье, что мы не можем предвидеть неотвратимо надвигающееся на нас будущее.

Та весна на Невшательском озере была прекраснейшей в ее жизни. Вообще многие вспоминали 1913 год и весну 1914-го как самое лучшее свое время. Наверное, потому, что это были последние мгновения покоя, счастья, довольства перед войной, революцией и всем тем страшным и смутным, что за этим последовало.

Некоторые считают, что именно в 1914-м, а не в 1900 году действительно начался кровавый и безбожный XX век. До 1914-го жили по инерции прошлого века, просвещенного XIX. Так же как XVIII век окончился не в 1799-м, а на десять лет раньше: с началом Великой Французской революции. Талейран говорил, что "те, кто не жил до 1789 года, не жил вообще". А они — те, кто жил до 1914-го, до Первой мировой войны, — также могли бы сказать о нас, что мы не жили вообще…

Предтечей страшного столетия стала гибель "Титаника" — первая по-настоящему серьезная техногенная катастрофа. А в 1914 году все началось… И не прекращается по сей день. Не было прежде столетия, столь щедрого на мировые и локальные войны, всевозможные тирании и репрессии, сопровождающиеся массовыми человеческими жертвоприношениями. И неизвестно, когда этот век, с запозданием начавшийся, выпустит нас из своих удушающих объятий…

Надежда Плевицкая и Василий Шангин собирались в том году пожениться. Развод с Эдмундом Плевицким уже был оформлен. Как и предполагала Надежда, все обошлось без лишних сложностей. Разве что в Винниково она так и не решилась наведаться… Боялась гнева матери. И благословения материнского так до сих пор и не получила. Надеялась получить его потом, когда уже станет женой Шангина, когда под сердцем дитя зашевелится: тогда она приедет в Винниково — донашивать и рожать. И матушка уже не сможет ее оттолкнуть или лишить своей милости. Пожалеет будущего внука. Ведь сколько раз бывало: убегут девка с парнем, обвенчаются "самокруткой", а потом приезжают к родителям благословения просить. Те посердятся для виду… Прибить даже могут… Но — не по-настоящему. Особенно если молодая уже в тягости. А после положенного сержения прощают с радостью да еще и пир закатывают в честь новобрачных!

Надежда надеялась, что и у них так же получится.

И поездка в Швейцарию стала, если можно так выразиться, их "предсвадебным" путешествием — у Надежды от переутомления случился очередной нервный срыв, она боялась потерять голос, ей снова, как и два года назад, необходимы были отдых и лечение.

Только теперь Плевицкий — уже бывший муж — остался в Винникове, в ее новом доме-тереме (прогнать его и оттуда рука не поднималась, и Надежда подумывала даже о том, чтобы оставить этот так полюбившийся ему дом, а себе выстроить новый), а с нею был Шангин: чудесным подарком судьбы была для них обоих эта поездка — последним подарком.

В Шангине действительно воплотилось представление Надежды об идеальном: аристократ, человек образованный и при этом храбрый офицер, успевший проявить себя еще в японскую войну, достаточно решительный для того, чтобы отстаивать свою любовь перед лицом света (для того чтобы жениться на ней, Дежке!), и при этом достаточно деликатный и мягкий, чтобы вызывать в ней некое покровительственное чувство, без которого любовь для Плевицкой была невозможна: все ее любимые мужчины были мягче, нежнее ее. Иногда ей казалось даже, что ее Василий чем-то похож на Государя. Она понимала: грешно, крамольно даже думать так. Особа Царя священна! Но всетаки Шангин действительно иногда напоминал ей обожаемого Государя! Мягкостью обхождения, меланхолической и нежной улыбкой, этим тихим светом, льющимся из глаз.

Она ведь была влюблена в Царя — чуть-чуть, как и все, кто был приближен к Его особе. Личность Царя, впрочем, была окружена священным ореолом Помазанника Божия, и влюбленность в Него ощущалась некоторым подобием святотатства: Государя можно и должно почитать, обожать, можно благоговеть перед Ним, можно даже боготворить Его! А вот быть влюбленной… Надежда Плевицкая изо всех сил старалась удержать свое чувство к Государю в рамках благоговения и верноподданнического обожания.

Но все-таки было в Николае Александровиче нечто, что всегда особенно привлекало ее в мужчинах, можно сказать, притягивало как магнитом. Какая-то внутренняя незащищенность и нежность, внешняя деликатность и мягкость… Какая-то смиренность… Этого и словами не назовешь! И это нечто роднило Царя с ее первым супругом — балетным танцором Плевицким — и еще сильнее — с ее нынешним избранником. Василий Шангин даже внешне был похож на Николая II! Разве что бороды не носил. Последнее (не отсутствие бороды, а внешнее сходство) всегда несколько смущало Надежду. Но вместе с тем притягивало ее еще сильнее, вкупе со всеми другими духовными и интеллектуальными его достоинствами, которых она почитала себя недостойной.