Ольга Афанасьева - Мстислав Ростропович. Любовь с виолончелью в руках

Неудачи начались еще во время подготовки к первому исполнению концерта. Дирижер А. Мелик-Пашаев недооценил трудность партитуры, и на репетиции времени не хватило. Березовский на премьере играл по нотам, но, несмотря на это, часто расходился с оркестром. Выступление было провальным, и критики не оставили от концерта камня на камне.

Ростропович на московской премьере не присутствовал, но ему нравилось повторять рассказанную Рихтером историю о том, как сам Прокофьев оценил выступление. Когда композитор прошел за кулисы, чтобы поблагодарить артистов, Мелик-Пашаев попытался нарушить тягостное молчание: «Ну, Сергей Сергеевич, как ваше мнение?» — поинтересовался он. «Хуже не бывает», — ответил Прокофьев с искренней улыбкой.

Сам Прокофьев винил в провале исполнителей. Мнения критиков разделились, но преобладал опубликованный в печати вывод тогда уже известного виолончелиста С. Кнушевицкого: «Виолончельный концерт — неудачное произведение композитора». С. Прокофьев внес отдельные несущественные коррективы и послал его за рубеж выходцу из России Г. Пятигорскому, который сыграл концерт в 1940 году, тоже без успеха. Больше за концерт никто не брался.

С. Прокофьев

Партитуру Ростропович не нашел, к автору обращаться не решился, выучил концерт по клавиру и включил в программу сольного концерта. В отличие от Березовского или Пятигорского, он был еще и композитором и улавливал незамеченные предыдущими исполнителями формы, мог проследить ход воображения автора, ощущал новизну.

Концерт прозвучал в исполнении М. Ростроповича в январе 1948 года, в его творческом отчете к тридцатилетию Октября. Партию фортепиано исполняла И. Козолупова. Ростроповичу повезло: идеологические гонения, тогда уже коснувшиеся литературы и киноискусства, до музыки еще не дошли. А в феврале 1948 года Прокофьева причислили к формалистам, чья музыка чужда народу.

«В конце концов я раздобыл клавир и смог выучить концерт. Я исполнил его в сопровождении фортепиано в своей сольной программе в Малом зале консерватории 18 января 1948 года. Аккомпанировала мне моя кузина Ирина Козолупова. Разумеется, я мечтал показать Прокофьеву, как хорошо я играю на виолончели, и выучил его концерт как следует. Кто знает — возможно, ему действительно понравится, как я играю?»

Прокофьев присутствовал на выступлении и был приятно удивлен, хотя и здесь не обошлось без накладок, как вспоминает Ростропович: «В те годы во время выступления я никогда не надевал очки, хотя был уже довольно близоруким… Когда я закончил играть, то увидел в задней части зрительного зала лысого мужчину, которого принял за Прокофьева. Он энергично аплодировал, и я то и дело отвешивал поклоны в его сторону. В порыве энтузиазма я сыграл массу вещей на бис, начиная с моей собственной аранжировки «Танца антильских девушек» из «Ромео и Джульетты». После пятого выхода на бис я заглянул в фойе для артистов и уже собирался снова выйти на сцену, когда вдруг увидел самого Прокофьева, в нетерпении стоявшего передо мной. Оказывается, из-за близорукости я перепутал его с моим лысым другом Мотковским, виолончелистом из Большого театра, который сидел в заднем ряду. Прокофьев испытующе посмотрел на меня и спросил: «Молодой человек, сколько раз вы еще собираетесь выходить на бис?»

Вскоре Н. Мясковский привел С. Прокофьева на концерт, в котором М. Ростропович и А. Дедюхин впервые сыграли Сонату Н. Мясковского — друга С. Прокофьева. Играть Сонату Ростроповичу было легко, удобно, и он давал волю своей склонности к импровизационности, поднимал «эмоциональную температуру» музыки. Прокофьев был очень доволен и отметил в своем дневнике: «Отлично играли».

После концерта, поздравляя Ростроповича, Прокофьев пообещал сочинить виолончельную сонату специально для него. Выучив ноты Сонаты, Ростропович отправился к Прокофьеву на Николину гору, где тот жил, чтобы сыграть и поделиться соображениями, возникшими в процессе разучивания.

Потом он рассказывал о своих впечатлениях: «Как только машина въехала в ворота, я увидел идущего навстречу нам Сергея Сергеевича. Он был в малиновом халате, на голове его было полотенце, повязанное в виде восточной чалмы. За ним бежали петухи и куры; видимо, он их только что кормил. “Добрый день, сэр”,— сказал шутливо Сергей Сергеевич и, глядя на мое растерянное лицо, добавил: “Извините меня за мой деревенский вид”.

… Прокофьев сел за рояль, и мы начали играть. Меня удивило, что он так быстро успел забыть сочиненную им музыку; впечатление было такое, будто он читал с листа. Очевидно, это происходило потому, что в этот период Сергей Сергеевич очень много сочинял новой музыки» [17] Цит. по: Хентова С. Указ. соч. С. 145. .

Из воспоминаний Галины Вишневской: «В течение нескольких лет Слава, еще юношей, был дружен и близок с Прокофьевым, который имел на него огромное влияние — и не только как великий композитор, но и как человек. Часто бывая у него в доме, а летом живя вместе с ним на даче на Николиной горе, он увидел для себя в Прокофьеве идеал человека и старался во всем быть похожим на него, даже в мелочах. Прокофьев любил духи — и у Славы появилась эта страсть. Любовь к галстукам — тоже от Сергея Сергеевича. Если ему говорили, что он внешне похож на Прокофьева, это было для него огромным комплиментом. Да и самому Сергею Сергеевичу это нравилось, и он любил обращаться к Славе с вопросом (это у них превратилось как бы в игру):

— Сэр, вы хотите, чтобы я сказал вам гадость?

— Скажите, если вы считаете нужным, — в тон ему отвечал Слава.

— Вы на меня ужасно похожи!

И оба, счастливые, смеялись, как дети» [18] Вишневская Г. Галина. М.: Вагриус, 2007. С. 121. .

С. Прокофьев и М. Ростропович. Москва, 1952 г.

Музыка Сонаты усваивалась Ростроповичем легко. В ней были светлые, тонкие образы, что после премьеры позволило критикам говорить о повороте в творчестве композитора. В этой музыке была детская непосредственность восприятия мира, и никто лучше молодого Ростроповича с его жизнелюбием не мог это выразить. Для исполнения партии фортепиано Прокофьев выбрал С. Рихтера.

Впервые Соната прозвучала 6 декабря 1949 года в концерте на пленуме Союза композиторов СССР, а 1 марта 1950 года была повторена в Малом зале Московской консерватории. Прокофьев на премьере не присутствовал: болел. Успех был полным. Художник П. Кончаловский под впечатлением премьеры написал: «Это была сама природа, радостная и трагичная, всегда необычная и вечно новая». Н. Мясковский назвал Сонату первоклассным, изумительным произведением. Ее тотчас же пожелал включить в свой репертуар С. Кнушевицкий, потом Г. Пятигорский, Г. Кассадо.