Людмила Рублевская - Рыцари и Дамы Беларуси

Так для нашего героя начались долгие годы эмиграции.

В Париже он общается с Мицкевичем, с которым его роднит любовь к Беларуси, много пишет сам, используя образы и мотивы белорусского фольклора. В Товариществе литовских и русских земель, в которое он входит с 1833 года, нужно заниматься литературной работой — писать о своей родине. Александр составляет семь тетрадей воспоминаний про восстание 1830–1831 годов, причем одна из них подписана «Александр Рыпинский, белорус». А на жизнь себе зарабатывает в качестве чертежника и рисовальщика. Даже открывает вместе с Ф. Ходькой, таким же поэтомэмигрантом, художественный магазин. Входит Рыпинский и в Польское литературное товарищество. На одном из его заседаний в 1839 году он зачитывает реферат «Белорусы. Немного слов о поэзии простого люда этой нашей польской провинции, о его музыке, песнях, танцах и т. д.». Как вы понимаете, автор ориентировался на настроение общества польских патриотов. Но, с другой стороны, сам себе в тексте противоречил, доказывая самобытность белорусского народа. Издал и книжку на польском языке «Беларусь», в которой в отдельном большом разделе помещались тексты белорусских народных песен, причем впервые систематизированные. И, кстати, именно Александр Рыпинский придумал самую национальную букву белорусского алфавита — «ў», памятник которой стоит в городе Полоцке.

В 1846 году, после пятнадцати лет эмигрантской жизни во Франции, Рыпинский переезжает в Англию. Объясняет этот переезд желанием изучить английский язык, чтобы содействовать переводу на него творчества польских писателей. Однако в Англию приезжает не как поэт, а как… фотограф. Искусство фотографии в то время только начиналось, в 1839 году французский художник Луи Дагерр продемонстрировал свои первые дагерротипы. Александр привозит оборудование для фотомастерской и начинает действовать. Параллельно занимается рисованием, преподает… Один из земляков оставил воспоминания о том, как навещал Рыпинского в пригороде Лондона: «Выпадкова на засаджанай лiпамi вулiцы я заўважаю дошку з дагератыпнымi партрэтамi. Наблiжаюся i чытаю: „Alex Rypinski, Esquire. Робiць партрэты паводле свайго ўласнага i новага метаду на шкле, паперы etc. Дае ўрокi музыкi, малявання i моў. Польская i замежная друкарня“». Гость высказывает свою горечь по поводу того, что поэт должен разбрасываться талантами ради хлеба насущного.

В 1857 году Рыпинский получает английское гражданство.

Между тем Александр знакомится еще с одним эмигрантом, Игнатом Яцковским. И из этой встречи рождается одна из самых известных легенд белорусской литературы. Яцковский и Рыпинский становятся совладельцами книжного магазина и типографии, не в последнюю очередь для того, чтобы публиковать собственные сочинения. В книге бывшего новогрудского адвоката Игната Яцковского «Аповесць майго часу, або Лiтоўскiя прыгоды» помещено воспоминание о встрече с талантливым деревенским юношей Павлюком Багримом, который писал прекрасные и грустные элегии на белорусском языке. Там же приведен и текст единственного сохранившегося стихотворения Павлюка «Зайграй, зайграй, хлопча малы…» В последнее время исследователи склоняются к мысли, что Павлюк Багрим — персонаж вымышленный, стихотворение придумал сам Яцковский… Может быть, и так. Но разве от этого ценность самого произведения умаляется?

А в сборнике произведений Рыпинского уже не только цитаты на белорусском, обращение к народному фольклору, но и баллада «Нячысцiк» на белорусском. Это нехитрая история о мужике Миките, который в пост забивает кабана и за это оказывается наказан. Любопытно, что эпиграфы к балладе взяты из далматской рукописи Ю. Пальмотича и американских песен. Возможно, прибегая к мировому культурному контексту, Рыпинский, подобно и современным белорусским авторам, хотел избежать ощущения провинциальности.

Баллада переиздавалась несколько раз, но в России ее в печать не пустили. Профессор Срезневский в отзыве заметил, что книга не может быть издана, поскольку автор известен антигосударственными настроениями, а баллада написана на диалекте мужиков латинскими буквами, что может привести «к распространению грамоты латинской».

После того как была объявлена амнистия участникам восстания, Рыпинский продает типографию и возвращается на родину. Правда, Александр II приказывает установить за бывшим бунтовщиком строгий надзор. В 1858 году тот приезжает в имение брата Куковячино. В Беларуси уже появились интеллигенты, подобные Винценту ДунинуМарцинкевичу, которые осмысляют Беларусь не как часть Польши, а белорусский язык — не как диалект. Рыпинский знакомится с таким подвижником, соседом Артемом ВеригаДаревским, который писал о себе: «З беларушчынай не разбратаўся. Гэта мой iдэал. Можа, дарэмна на яе трачуся. Што ж рабiць — па Хомку шапка». Сохранилась записка Рыпинского к ВеригаДаревскому: «Iду, брат, патвойму, на мужыцкую свадзьбу». Александр активно собирает фольклор, сам пишет на белорусском — например, драматическую поэму «Адвячорак»… Восстание 1863 года в его биографии не отражается — то ли не сохранилось сведений, то ли власти постарались изолировать потенциального бунтовщика. Умер Александр, по разным источникам, или в 1886 м, или в 1909 м. Непростой оказалась судьба рукописей. Известно, что Рыпинский подготовил хрестоматию белорусской литературы. Список авторов насчитывал 55 персоналий. Книгу готовил к изданию профессор М. Пиотухович, но осуществить это издание не успел, был репрессирован и расстрелян в кровавом 1937 году. Рукописи исчезли. Историк и архивист Виталий Скалабан их нашел и в 1990 году опубликовал работу М. Пиотуховича «Рукапiсы А. Рыпiнскага», из которой мы и узнали о содержании исчезнувшего наследия.

На берегу реки Колымы умирал человек.

Он давно был к этому готов, смерть не раз приближалась на расстояние удара… Ему вообще очень повезло, что смог дожить до 47 лет, в то время как столько друзей, юных повстанцев, легли в землю — кто в родную, кто в эту, сибирскую… Повезло, что смог столько совершить в жизни, хотя ему не дали ни получить нормальное образование, ни путешествовать туда, куда хотелось… Его уделом стала Сибирь, климат которой медленно убивал его.

Повезло и в том, что он, бесправный ссыльный, встретил любовь, создал семью… И теперь они были рядом — жена, преданная помощница, и двенадцатилетний сын Саша, записывающий под диктовку слова отца, у которого уже выпадает из рук карандаш.

Да, он чувствовал, что, возможно, едет умирать в эту последнюю экспедицию на Колыму, знал, что чахотка может обостриться… Но, наверное, такая смерть была ему милее, чем медленное угасание в столице империи. Не зря он так упорно стремился сюда, несмотря на предупреждения докторов.