Василий Катанян - Лиля Брик. Жизнь

календарь настольный пленку для лейки маме конверты носки

набор резиночек — вместо веревок

туфли Осе по Виталиным московским

Жене туфли черные на 3 № больше моих

колбаса копченая, нежесткая

сыр швейцарский

шоколад с орехами

печенье

Marmelade

соленое печенье

мыло

рукавичка

лента к пиш. маш. Remington Portable маме ложку для заварки.

В большинстве случаев за строчкой был поставлен чернилами крестик, означавший, «видимо, то, что уже куплено.

На Арбате Брики и Примаков тоже жили в одной квартире, но злые языки оставили их в покое — то ли что-то поняли, то ли попривыкли.

Любовь Лили Юрьевны к Брику не мешала их отношениям с Примаковым. Хотя Осип Максимович любил

ЛЮ, интимная сторона отношений с ней его не интересовала. С Евгенией Гавриловной — да, но не с ней. И ЛЮ не ревновала его. Что ж, видимо, так бывает. Во всяком случае, с ними так было. Примаков не мог пожаловаться на отсутствие взаимности со стороны Лили Юрьевны, несмотря на то что рядом всегда был Осип Максимович. В этом одна из загадок ЛЮ.

Вот, например, она пишет Осипу Брику в 1933 году из Берлина: «Любименький, дорогой, золотой, миленький, светленький, сладенький Осик!» Далее следует подробнейшее письмо, как они с Примаковым проводят время, что видят, читают, как они с ним счастливы. Но что она ужасно скучает по Брику, «все бросила и примчалась бы в Москву, да нехорошо уехать от Виталия, который много работает, очень устает, и жаль его оставить одного». И в конце: «Я тебя обнимаю и целую и обожаю и люблю и страдаю. Твоя до фоба Лиля. Виталий шлет привет и обнимает».

В доме на Арбате к старым друзьям прибавились новые, приятели Примакова — Якир, Тухачевский, Уборе — вич, Егоров… Под Новый злосчастный 1936 год Лиля устроила маскарад, она любила подобные затеи. Это была одна из черт ее дионисийского характера. Все были одеты неузнаваемо: Тухачевский — бродячим музыкантом со скрипкой, на которой он играл, Якир — королем треф, ЛЮ была русалкой — в длинной ночной рубашке цвета морской волны, с пришитыми к ней целлулоидными красными рыбками, рыжие волосы были распущены и перевиты жемчугами. Это была веселая ночь. Я помню фотографии, вскоре исчезнувшие в недрах НКВД, — все радостно улыбаются с бокалами шампанского, встречая Новый год, который для многих из них окажется последним.

Примакова арестовали на даче под Ленинградом в ночь на 15 августа 1936 года; он тогда был заместителем командующего Ленинградским военным округом. Это был первый арест в шеренге крупных военных. «Органы НКВД располагают сведениями о враждебной деятельности, особо опасных государственных преступлениях, измене Родине, шпионаже, терроре!» Газеты пестрели шапками о «военно-фашистском заговоре». По делу проходили восемь человек, в их числе Якир, Уборевич, Тухачевский…

Их всех расстреляли в июне 37-го года.

Лиля Юрьевна как-то сказала: «Ужасно то, что я одно время верила, что заговор действительно был, что была какая-то высокая интрига и Виталий к этому причастен. Ведь я постоянно слышала: «Этот безграмотный Ворошилов» или «Этот дурак Буденный ничего не понимает!» До меня доходили разговоры о Сталине и Кирове, о том, насколько Киров выше, и я подумала, вдруг и вправду что-то затевается, но в разговор не вмешивалась. Я была в обиде на Виталия, что он скрыл это от меня — ведь никто из моих мужчин ничего от меня никогда не скрывал. И я часто потом плакала, что была несправедлива и могла его в чем-то подозревать».

В архиве ЛЮ сохранился акт обыска при аресте, где среди изъятых вещей значится «портсигар желтого металла с надписью «Самому дорогому существу. Николаша».

Этот дамский портсигар (вовсе не желтого металла, а чисто золотой) был подарен Примаковым Лиле Юрьевне, она тогда курила. Советская власть наградила им его за смелые рейды в тыл врага во время Гражданской войны.

«Николаша» — это Николай Второй. «Самое дорогое существо» — Матильда Кшесинская. В ее особняке во время революции был реквизирован подарок царя (ведь лозунг тех лет — «Грабь награбленное»), а потом советская власть награждала «награбленным» своих героев. Так дважды реквизированный — у Матильды Кшесинской и у Лили Брик — золотой портсигар исчез навсегда в недрах НКВД.

ЛЮ репрессии не коснулись, но она в страхе ждала ареста каждую ночь. А в 1977 году я с большими осторожностями принес ей эмигрантский «Континент», где она прочитала у Роя Медведева: «Просматривая подготовленные Ежовым списки для ареста тех или иных деятелей партии или деятелей культуры, Сталин иногда вычеркивал те или иные фамилии, вовсе не интересуясь — какие обвинения выдвинуты против данных лиц. Так, из списка литераторов, подготовленного на предмет ареста, он вычеркнул Л. Брик. «Не будем трогать жену Маяковского», — сказал он при этом». Может быть, диктатор не хотел дискредитировать поэта, совсем недавно поднятого им же на пьедестал.

Как известно, советская власть умела хорошо расправляться не только с врагами или невиновными, но и с теми, кто верно ей служил. Так, после смерти Маяковского его совершенно перестали печатать. Люди, которые при жизни ненавидели его, сидели на тех же местах и, как могли, старались, чтобы исчезла сама память о поэте. Сочинения выходили медленно и очень маленьким тиражом. Статей о Маяковском не печатали, чтение его стихов с эстрады не поощрялось. Конечно, для всех, кто знал и любил поэта, все это было очень горько.

ЛЮ тщетно стучалась в каменную бюрократическую стену и, не видя другого выхода, обратилась к Сталину.

«После смерти Маяковского, — писала Л. Ю. Брик, — все дела, связанные с изданием его стихов и увековечением его памяти, сосредоточились у меня.

У меня весь его архив, черновики, записные книжки, рукописи, все его вещи. Я редактирую его издания. Ко мне обращаются за материалами, сведениями, фотографиями.

Я делаю все, что от меня зависит, для того чтобы его стихи печатались, чтоб вещи сохранились и чтоб все растущий интерес к Маяковскому был хоть сколько-нибудь удовлетворен.

А интерес к Маяковскому растет с каждым годом.

Его стихи не только не устарели, но они сегодня абсолютно актуальны и являются сильнейшим революционным оружием.

Прошло почти шесть лет со дня смерти Маяковского, и он еще никем не заменен, и как был, так и остался крупнейшим поэтом революции. Но далеко не все это понимают. Скоро шесть лет со дня смерти, а Полное собрание сочинений вышло только наполовину, и то в количестве 10 ООО экземпляров.

Уже больше года ведутся разговоры об однотомнике.

Материал давно сдан, а книга даже еще не набрана.

Детские книги не переиздаются совсем.