Василий Катанян - Лиля Брик. Жизнь

Открывшиеся сегодня архивы ЦК КПСС и КГБ сделали безусловным то, о чем раньше приходилось только догадываться и искать причины травли Лили Юрьевны вперемежку с Маяковским. Например, стали известны причины, которые привели к закрытию музея-квартиры в Гендриковом переулке. Все это шло при активном участии сестры поэта Людмилы Владимировны Маяковской.

Мой отец знал ее с давних времен и писал о ней в своих мемуарах «Не только воспоминания»:

«С тех пор как Маяковский определил свое призвание, у него со старшими сестрами (Людой и Олей) никакой интеллектуальной близости не осталось. Конечно, он любил и жалел двух одиноких женщин, и тем не менее они его раздражали — похожими чертами, карикатурно затупленными, антиартистизмом, полной несовместимостью вкусов». И далее: «Он никогда не приглашал их на чтение новых стихов домой, потому что не выносил их воспаленных, мучительно непонимающих лиц».

ЛЮ относилась к ним вполне доброжелательно, не забывая напоминать ВВ, чтобы он регулярно давал деньги матери. Близости у нее с семьей Маяковских не было, но отношения были ровные, ничем не омрачаемые, можно сказать, хорошие. В дневнике ЛЮ от 23 января 1930 года есть такая запись:

«До чего Володю раздражают родственники — его форменно трясет, когда Люда бывает у нас раз в три месяца. Я даже зашла к нему в комнату и сказала: надо хотя бы полчаса поговорить с Людой или хотя бы открыть дверь — она не войдет. А он: «Я не мо-гу, о-на ме-ня раз-дра- жает!!» И весь искривился при этом. Мне ужасно было неприятно».

После смерти поэта Людмила Владимировна пришла на Гендриков и заявила, что хочет заниматься литературными делами брата, как сестра Чехова занимается Чеховым. Осип Брик деликатно посоветовал ей писать воспоминания о детстве и юности брата, то есть заняться тем, что ей знакомо. Так появился первый вариант ее воспоминаний о жизни в Багдадах и Кутаиси. Но с годами ее роль в биографии Маяковского росла, как росла мировая слава поэта. Ей стало казаться, что ей то тут, то там не отдают должного, недостаточно низко кланяются, недостаточно громко кричат «ура». Почему «Детство и юность», а не вообще воспоминания? Долго ли неумеючи? И она садится писать не столько воспоминания, сколько жалобы в ЦК и другие организации: почему, например, в «Хронике» Катаняна в перечислении сотрудников «Окон РОСТА» Брик указана, а она, сестра, пропущена? (Хорошо еще, что об этом написал сам Маяковский.) Или — на каком основании Асеев написал в поэме: «Заплатами мать начищает иглу»? Какие такие заплаты? Откуда он взял? Мы этого дела так не оставим! А что за пьесу репетируют в Ленинграде в театре Пушкина? «Не могу не поделиться с Вами опасениями, — пишет она секретарю Ленинградского обкома, — о тех последствиях, которые может иметь спектакль, поставленный по пьесе, искажающей образ поэта». («Они знали Маяковского» В. А. Ката- няна с Н. Черкасовым в главной роли.)

Она отменила всех друзей и соратников Маяковского, назвав их примазавшимися вредителями (какие полновесные слова из лексикона тридцатых годов!); чувство, оставившее след во всем творчестве поэта, вдохновившее его на самые значительные лирические произведения, объявила ошибкой; а роман с Татьяной Яковлевой, «дочерью русских родителей», — настоящей любовью, сулившей успокоение в супружеской жизни.

Подстрекаемая и используемая приживалами и провокаторами, она дождалась наконец времени, когда ее кляузы оказались ко двору.

Борьба началась с уничтожения мемориального музея в Гендриковом переулке, ибо «поэт имел к тому малое отношение». Письма писались и Суслову, и Брежневу, и просто в ЦК КПСС.

Брежнева, например, Людмила Владимировна пугала так (письмо от 16.12.71):

«Здесь будет паломничество для охотников до пикант- ньгх деталей обывателя. Волна обывательщины захлестнет мутной волной неопытные группы молодежи, создаст возможность для «леваков» и космополитов организовывать здесь книжные и другие выставки, выступления, доклады, юбилеи и т. п. Крученых, Кирсановых, Бурлюков, Катанянов, Бриков, Паперных и проч., а может быть, еще хуже — разных Синявских, Кузнецовых, духовных власовцев, Дубчеков, словом, предателей отечественного и зарубежного происхождения».

Партия, возглавляемая Людмилой Владимировной, победила, и в результате в 1967 году появилось «Совершенно секретное» (?!) постановление ЦК КПСС «О Музее В. В. Маяковского», после чего домик в Гендриковом переулке заколотили.

С тех пор прошли годы. Музей Маяковского на Лубянке открыт, и в нем нет ни одной нормальной фотографии Л. Брик. Домик в Гендриковом заколочен, он медленно, но неуклонно разрушается. В нем законсервированы мемориальные вещи, характеризующие быт трех людей, которые там жили. Сотрудники заколоченного музея любовно берегут находящиеся там запакованные экспонаты. Но открыть экспозицию и пустить туда посетителей им категорически запрещено.

Борьба, которая шла вокруг Маяковского при его жизни, не прекращается и по сей день. И прекратится ли?

Дилетант, как пишет толковый словарь, — это «человек, занимающийся наукой или искусством без специальной подготовки». Таким талантливым дилетантом была Лиля Юрьевна.

В Мюнхене она образования не закончила — тяжело заболел отец, и ей пришлось вернуться в Москву. А в 1938 году она поставила у себя в комнате станок, завезла светло-голубую глину и начала лепить. Сначала это была голова Маяковского. Первая работа была не очень удачна, однако голову поставили в его музее. Вслед за ней она сделала еще несколько портретов, как бы семейную галерею — Брик, Евгения Гавриловна, Катанян. Наиболее интересным получился ее автопортрет, она отлила два экземпляра в бронзе, в этом ей содействовал Натан Альтман. Одна голова стояла у нее дома, вторую она подарила Эльзе, и та находилась в ее парижской квартире. Когда немцы оккупировали город, рни пришли к Арагону с обыском, все разгромили, перевернули вверх дном, скульптура упала на кровать, но уцелела. Теперь она в Музее Арагона — Триоле в Сен-Арну. Мне кажется наиболее удачной голова Осипа Брика.

В ЛЮ всегда удивительным образом сочетались известная буржуазность и социалистические взгляды. Она не чуралась ни того, ни другого. Футуризм ей импонировал новаторством, интересным искусством и яркими людьми. Это был тот авангард, окрашенный в красный цвет революции, который подарил миру достаточное количество несбывшихся иллюзий, но которые она принимала, ибо прозрение наступило позднее, когда оно обернулось царством ненависти и репрессий.

В юности сильно увлекалась «Что делать?» Чернышевского. Этот роман очень любили и Маяковский, и Брик, жизнь ее героев в известной степени напоминала их отношения. ЛЮ всячески всем его рекомендовала, и тот, кто его прочитывал, очень недоумевал. Сохранилась магнитофонная запись ее разговора с художником Михаилом Кулаковым: