Анна Ветлугина - Бах

А он не посвятил ей даже простой песенки! Второй жене — Анне Магдалине — написал целую тетрадь пьес, увековечив ее имя. Ей достались и стихи, и песни, а Марии Барбаре — ничего. Может, не так сильно он любил ее? Может, она оказалась ошибкой молодости?

Навряд ли. Если Бах не терпел капризов начальства, стал бы он терпеть нелюбимую жену? Конечно, расставаться с женами было тогда не принято, но свой вспыльчивый характер Иоганн Себастьян уж точно бы не преминул проявить. Ничего подобного не происходило за эти тринадцать лет. Супруги жили в полном согласии. А посвящать произведения жене? Композитору это просто не приходило в голову. Анне Магдалене он ведь на самом деле тоже ничего не посвящал, а просто подбирал подходящий репертуар, как для Фридемана. Анна Магдалена была его ученицей и осталась ею на всю жизнь. А Мария Барбара — правой рукой, которую не замечаешь, пока она есть.

Утрата заставила композитора по-другому смотреть на мир. Словно Герда, вдруг вырвавшаяся из зачарованного сада, он резко потерял интерес к возвышенному миру кетенского времяпрепровождения. Его терзал страх за будущее детей. В стенах замка они не смогут получить образование, останутся самоучками, как их отец. Да и князь… кто знает, как он отнесется к Баху через несколько лет?

Леопольд не мог не чувствовать метаний своего друга, но, разумеется, не собирался удерживать его у себя насильно по примеру герцога Веймарского. К тому же серьезные изменения происходили и в жизни князя. Он собрался жениться на юной Фридерике Генриетте, принцессе Ангальт-Бернбургской. Тонкая и бледная восемнадцатилетняя брюнетка с насмешливым ртом сводила с ума молодого князя, и происходило это не только от любви. Вдобавок к своей крайней болезненности, она терпеть не могла музыку и внушала будущему супругу не тратить так много времени и сил на никчемное занятие.

Леопольд, воспитанный матерью, имел мягкий характер и привык слушаться женщин. Теперь музицирование происходило гораздо реже и только в отсутствие принцессы. Да и Баху оно уже не приносило прежнего удовлетворения. Мысли его крутились вокруг осиротевших детей и дома, оставшегося без хозяйки. Катарина Доротея, маленькая двенадцатилетняя девочка, изо всех сил старалась заменить мать своим младшим братьям.

Так прошло это ужасное лето. В начале осени глава осиротевшей семьи совершил еще один странный и неоднозначный поступок, похожий на историю с галльским органом.

Многие биографы Баха делают акцент на его неоцененности современниками. Якобы те выбирали «пустышек-конкурентов», а не «глубокого», пусть и «заумного» Баха. Ограниченно мыслили — не дано им было понять гениальность композитора.

Материалов подобного толка можно встретить очень много в русскоязычном Интернете. Они тиражируются из давно устаревших советских и прочих источников, а те, кто пишет эти заметки, не удосуживаются вникнуть в проблему. В принципе, понять их можно. Уж очень убедительным выглядит образ непонятого гения, обиженного толпой. Но ведь «толпой» оказывается высококультурная среда, взрастившая помимо нашего героя еще много выдающихся композиторов, создавших золотой век органной и камерной музыки. Да и «салонная пустота» плохо вяжется с музыкой эпохи барокко, насквозь пронизанной символами, временем, когда «модники от искусства» поверяли алгеброй гармонию, а вовсе не пытались извлечь максимальное количество нот в минуту. В общем, «обиженность современниками» — в большой степени все тот же «романтический след» в деле Баха.

Один такой миф о неоцененности с поразительным упорством продолжает жить в русскоязычных статьях и монографиях, будучи подробно и логично опровергнутым русским баховедом М.С. Друскиным более тридцати лет назад. Речь идет о неудачном соискании Баха на пост органиста гамбургской церкви Святого Иакова.

Вакансия эта открылась 2 сентября 1720 года, когда умер служивший там X. Фризе. Баху тут же сообщили об этом гамбургские друзья. Может быть, даже сам Э. Ноймайстер, главный пастор этой церкви. Иоганн Себастьян тут же собрался и поехал в Гамбург. Там он проходил испытание, но выбрали не его, а какого-то никому не известного И.Й. Хайтмана. Потом выяснилась и вовсе «жареная» деталь: этот Хайтман дал церковным властям взятку в сумме четырех тысяч марок. Естественно, атеистически настроенные советские баховеды радостно пишут о клерикальной продажности. Возмущены не только они, но даже пастор Ноймайстер. В рождествеской проповеди он произносит свои хрестоматийные слова об избрании органиста, который умел «прелюдировать лучше талерами, чем пальцами». И подытоживает: «Если бы спустился с небес один из вифлеемских ангелов, божественно игравший, и возжелал бы стать органистом церкви Святого Иакова, не имея, однако, денег, то ему ни с чем пришлось бы улететь обратно». О времена, о нравы…

А теперь — внимание, вопрос! Зачем Баху вообще понадобилась эта церковь?

Напомним — у князя он занимал чин капельмейстера. Позднее в Лейпциге он назовет «делом совсем неподобающим» смену капельмейстерской должности на должность кантора. А ведь должность городского органиста — то, что ожидало его в Гамбурге, — стоит рангом еще ниже. И отношение к нему в княжеском замке не стало хуже, несмотря на «происки» принцессы Ангальт-Бернбургской. Последняя хоть и не любила музыку, но ничего не имела против композитора лично.

К тому же переезжать в чужой город — одному с четырьмя детьми, младшему из которых только исполнилось пять лет, — из Кетена, где быт уже давно налажен. Не странное ли решение?

В процессе соискания Иоганн Себастьян тоже вел себя на редкость странно. Приехав в Гамбург весьма оперативно — меньше чем через месяц после смерти Фризе, — он выступил с концертом, но вовсе не там, где открылась вакансия, а в другой гамбургской церкви Святой Екатерины.

Играл Бах очень долго, около двух часов, вызвав всеобщее восхищение. Присутствовал там и Райнкен, уже совсем одряхлевший. Специально для прославленного мастера Бах, как когда-то почти двадцать лет назад, импровизировал на тему его любимого хорала «An Wasserflüssen Babylon». Райнкена больше не мучила зависть, он готовился к переходу в иное состояние, пребывая в возвышенных мыслях. К тому же Иоганн Себастьян играл теперь несоизмеримо лучше, чем в юности. Райнкен пристально смотрел на него все время, пока звучала импровизация, а по окончанию заметил: «Я полагал, это искусство уже умерло, но сейчас я вижу, что оно еще живет в Вас».

В церкви же Святого Иакова Баха благополучно записали в список вместе с восемью другими претендентами. Испытание назначили на 28 ноября, но 23-го композитор вернулся в Кетен — к своему князю. Помня теплые отношения между ними, трудно предположить, чтобы Леопольд настаивал на немедленном возвращении своего капельмейстера.