Роберт Масси - Николай и Александра

Понукаемое союзниками, Временное правительство стало готовить новое наступление. Керенский лично отправился в поездку по фронтовым частям, призывая солдат к войне до победного конца. В начале июля русская артиллерия начала обстрел участка галицийского фронта протяженностью в 60 с лишним верст. Впервые за всю войну у русских не было недостатка в снарядах и вооружении, и тридцать одна русская дивизия без труда прорвала австрийскую линию обороны. Наступление продолжалось две недели. Керенский торжествовал. Находившийся в Царском Селе Николай II обратился к священнику с просьбой отслужить благодарственный молебен по поводу победы русского оружия. Но 14 июля горизонт затянули тучи. Прибывшие из Германии подкрепления остановили продвижение русских войск. Солдатские комитеты принялись дискутировать, стоит ли продолжать наступление, а тем временем целые дивизии топтались на месте. Когда неприятель предпринял контрнаступление, ему не было оказано никакого отпора. Отступление превратилось в бегство.

Известие о провале наступления подействовало на жителей Петрограда словно спичка, брошенная в пороховой погреб. 3 (16) июля полмиллиона человек вышли на улицы, неся кумачовые транспаранты: «Долой войну!», «Долой Временное правительство!». Для Ленина и большевиков восстание было неожиданностью [115], и власти подавили его. Это было достигнуто главным образом тем, что среди верных правительству войск распространялись копии документа, свидетельствующего о том, что Ленин является германским агентом, а цель восстания в том, чтобы нанести стране удар с тыла в то время, как германские армии будут наступать на фронте. Сообщение это сделало свое дело. Большевистские опорные пункты – дворец Кшесинской, редакция «Правды», Петропавловская крепость были атакованы и захвачены правительственными войсками. Троцкий сдался полиции, а Ленин, проведя ночь в стогу сена, под видом паровозного кочегара сбежал в Финляндию. Первое большевистское выступление, впоследствии названное «июльским восстанием», провалилось. Признавая, что оно было недостаточно подготовленным, Ленин позднее сказал, что это было «нечто более значительное, чем демонстрация, но менее, чем революция».

Несмотря на победу, одержанную с трудом, Керенский понял, сколь опасно медлить с вывозом царской семьи из Петрограда. После июльского восстания, встретившись с Николаем II, новый премьер предупредил его: «Большевики нападают теперь на меня, потом будет ваш черед». Министр-председатель уведомил императора, что хочет отправить царскую семью куда-нибудь в глубь России, подальше от клокочущей революционными страстями столицы. Государь полюбопытствовал, нельзя ли доставить их в Ливадию. Керенский заявил, что такая возможность не исключена, но изучаются и другие варианты. Он порекомендовал царской семье приняться за упаковку вещей, не возбуждая подозрений у караульных.

Узнав, что их, возможно, повезут в Ливадию, члены императорской семьи воспряли духом. Они так шумно обсуждали предстоящее путешествие, что графу Бенкендорфу пришлось увещевать их. Но, по мере того как Керенский взвешивал преимущества и недостатки крымского варианта, он все больше понимал его нереальность. Крым был достаточно удален, татарское население было настроено лояльно к царской семье, на полуостров перебрались уже многие родственники государя, в том числе вдовствующая императрица, но он находился на расстоянии 1600 верст. Чтобы добраться до него, следовало пересечь всю Россию, проезжая при этом густонаселенные промышленные районы и сельские местности, где взбаламученные революционной пропагандой крестьяне расправлялись с помещиками и захватывали землю. Керенский решил, что доставить узников в Ливадию ничуть не проще, чем в Мурманск. По тем же причинам он не стал отправлять царя и его семью в орловское поместье великого князя Михаила Александровича.

В конце концов выбор пал на Тобольск, западно-сибирский губернский город на правом берегу Иртыша. Сибирь была выбрана не из мести, а из соображений безопасности [116]. Северная железная дорога от Урала до Сибири пролегала через тайгу, города и селения попадались изредка. «Я остановился на Тобольске по следующим причинам, – объяснял впоследствии следователю Керенский. – Отдаленность Тобольска и его особое географическое положение, немногочисленный гарнизон, отсутствие промышленного пролетариата, состоятельные, если не сказать старомодные жители. Кроме того, там превосходный климат и удобный губернаторский дом, в котором царская семья могла бы жить с некоторым комфортом».

11 августа Керенский снова приехал в Александровский дворец и, не сообщая императору места назначения, предупредил, что семейство уезжает через несколько дней; пусть его домашние запасутся теплой одеждой. Государь понял, что повезут их вовсе не в Ливадию. Когда смущенный Керенский принялся детально объяснять, что такое решение принято в целях безопасности семьи, Николай II прервал его и пристально посмотрел. «Я не беспокоюсь. Мы верим вам. Раз вы говорите, что это необходимо, я уверен, что это так. Мы вам верим», – еще раз повторил он.

Сборы были недолгими. Государь и императрица подобрали себе спутников: в качестве фрейлины графиню Анастасию Васильевну Гендрикову, в качестве гофмейстера князя Василия (Валю) Александровича Долгорукова, доктора – лейб-медика Евгения Сергеевича Боткина, наставника цесаревича Пьера Жильяра и обер-лектрису госпожу Шнейдер. Не все смогли поехать с государем. По словам швейцарца, «это были граф и графиня Бенкендорф, которые, благодаря преклонному возрасту и плохому состоянию здоровья, не могли следовать с нами; баронесса Буксгевден, которая задержалась благодаря своей болезни и которая должна была присоединиться к нам в Тобольске, как только позволит это ей состояние здоровья, и большое число слуг. Керенский сделал запрос императору, не желает ли он, чтобы граф Бенкендорф был замещен. Император ответил, если генерал Татищев отправится разделить с ним участь в заключении, он будет очень доволен. Исполняя желание своего государя, генерал Татищев попросил только немного времени, чтобы устроить свои дела, и через несколько часов он с чемоданом в руке отправился в Царское Село. Мы находим его в поезде в момент отхода последнего».

30 июля (12 августа) был день рождения Алексея Николаевича. Ему исполнилось тринадцать лет. «По просьбе государыни приносили к обедне из Знаменской церкви чудотворную икону Божьей Матери», – свидетельствует Пьер Жильяр. Икону несла процессия священников, которых пропустили во дворец. Придя в дворцовую церковь, они отслужили молебен, взыскуя у Господа благополучного путешествия для царской семьи. «Церемония была трогательной… Все обливались слезами, – вспоминал граф Бенкендорф. – Даже солдаты, как мне показалось, были взволнованы, целуя святой образ. Потом семья проводила шествие до балкона и смотрела ему вслед до тех пор, пока священники не скрылись в глубине парка. Это прошлое уходит от нас, чтобы никогда не вернуться назад, подумал я».