Роберт Масси - Николай и Александра

Когда кортеж стал приближаться к ратуше, шофер эрцгерцога заметил, как из толпы бросили какой-то предмет. Он нажал на акселератор, машина рванула вперед, и, вместо того чтобы упасть на колени Софии, бомба взорвалась под колесами следующего автомобиля. Были ранены два офицера. Бросивший бомбу молодой серб кинулся через мост, но был схвачен полицией.

Придя в здание ратуши, бледный и взволнованный, Франц-Фердинанд сердито воскликнул:

– К вам приезжают гости, а вы их бомбами встречаете!

Собралось экстренное совещание. Один из свитских офицеров предложил местным властям организовать охрану эрцгергоца, на что губернатор ядовито ответил: «Неужели вы полагаете, что Сараево кишит убийцами?» Решено было уезжать из города по другой дороге. Но водитель головной машины забылся и последовал ранее разработанным маршрутом. Шофер автомобиля эрцгерцога не сразу заметил ошибку. Он тоже повернул было следом за остальными, но кто-то из офицеров воскликнул: «Не туда, болван!» Водитель притормозил и стал переключать передачу в каких-то полутора метрах от толпы зевак. В этот момент вперед шагнул стройный юноша и, прицелясь, дважды выстрелил.

Софи упала мужу на грудь. Франц-Фердинанд сидел все так же прямо, и сначала никто не заметил, что он ранен. Губернатор, сидевший впереди, услышал его слова: «Софи! Софи! Не умирай! Ради детей!» Франц-Фердинанд поник, из горла, заливая мундир, хлынула кровь. Первой от пули в живот скончалась морганатическая супруга эрцгерцога, которой не суждено было стать императрицей. Через четверть часа в комнате, где кельнеры охлаждали шампанское, рядом с банкетным залом, умер и эрцгерцог. Последнее, что он сказал, было: «Пустяки».

Убийца, Гаврила Принцип, был уроженец Боснии, серб по национальности. На суде он заявил, что хотел убить врага южных славян и отомстить за сербский народ. По его словам, «эрцгерцог был человеком энергичным и, став императором, осуществил бы идеи и реформы, которые помешали бы нашему делу». Спустя несколько лет, после смерти Принципа от туберкулеза в австрийской тюрьме, выплыла наружу истина. Выяснилось, что план покушения был разработан в Белграде террористической организацией «Черная рука», которой руководил сам начальник сербской армейской разведки [56].

Выстрел Гаврилы Принципа был на руку австро-венгерскому правительству. Как же! Наследник престола пал в населенной славянами провинции от руки сербского террориста. Вот и повод для того, чтобы раздавить «сербскую гадючку». Фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф заявил, что «сараевское убийство – это объявление Сербией войны Австро-Венгрии». Граф Берхтольд, до того выступавший против превентивной войны с Сербией, изменил свои взгляды и потребовал, чтобы «монархия твердой рукой в клочья разорвала нити паутины, которую плели над ее головой враги».

Самая откровенная оценка происшедшего была сделана в личном письме Франца-Иосифа Вильгельму II: «Кровавое злодеяние представляло собой не террористический акт убийцы-одиночки, а тщательно организованный заговор, нити которого тянутся в Белград. Хотя, может статься, нам не удастся доказать вину сербского правительства, несомненно, что проводимая им политика объединения всех южных славян под знаменем Сербии поощряет такого рода преступления и что дальнейшее сохранение подобной ситуации представляет собой постоянную угрозу моему дому и моим владениям. Сербия, представляющая собой центр панславянской политики, будет уничтожена, как политический фактор на Балканах», – заключил престарелый император.

Несмотря на возмущение жителей Вены, большинство европейцев не считали убийство эрцгерцога поводом для расправы над сербами. Война, революции, заговоры, убийства были обычными элементами балканской политики. «Нет оснований для беспокойства», – заявляла парижская «Фигаро». «Ужасное потрясение для милого старого императора», – записал у себя в дневнике британский король Георг V. Вильгельм II получил сообщение об убийстве спустя три часа после покушения. Он находился на борту парусной яхты «Метеор», на которой вышел из Киля, чтобы участвовать в гонках. К борту яхты подошла моторная лодка. Перегнувшись через борт, кайзер услышал сообщение. «Подлое преступление… потрясло меня до глубины души», – телеграфировал он канцлеру Бетманну-Хольвегу. Но и Вильгельм не находил, что убийство Франца-Фердинанда – повод для войны. Ужаснуло его то, что убит принц крови, наследник престола.

За три дня до сараевского убийства, когда царская семья поднималась в Петергофе на яхту «Штандарт», чтобы отправиться на ней в плавание, Алексей Николаевич прыгнул на трап, ведущий на верхнюю палубу, и подвернул лодыжку. К вечеру боль стала невыносимой.

На следующее утро «Штандарт» бросил якорь в одной из финских шхер. Пьер Жильяр, войдя в каюту к своему ученику, застал в ней доктора Боткина и государыню. Ребенок жестоко страдал. Кровоизлияние в суставную сумку продолжалось, лодыжка распухла, кожа затвердела. Мальчик рыдал, вскрикивая каждые несколько минут от спазмов. Лицо императрицы было бело как мел. Сходив к себе в каюту за книгами, Жильяр вернулся к цесаревичу и принялся читать, чтобы развлечь ребенка. Несмотря на болезнь наследника, плавание продолжалось.

Тогда-то государю и императрице и стало известно о событиях в Сараево. Поскольку ни царь, ни его министры не допускали и мысли, что убийство эрцгерцога приведет к войне, Николай II не стал возвращаться в столицу. На следующий день после смерти Франца-Фердинанда все, кто находился на борту «Штандарта», узнали о событиях, которые для каждого русского являлись еще более сенсационными. Об известии говорили шепотом. Никто не осмеливался признаться в этом, но чуть ли не каждый член экипажа надеялся, что старцу конец. Александра Федоровна, и без того озабоченная болезнью сына, не на шутку расстроилась. Она беспрестанно молилась и ежедневно отправляла телеграммы в Покровское.

Случилось следующее. Вслед за Распутиным, вернувшимся 27 июня к себе в деревню, без его ведома в Покровское приехала Хиония Гусева, сторонница Илиодора. Встретив старца одного на деревенской улице, она заговорила с ним и, когда тот обернулся, ударила его кинжалом в живот. «Я убила антихриста», – истерически закричала она и попыталась заколоться, но безуспешно. Рана, нанесенная старцу, оказалась опасной и глубокой. Распутина отвезли в больницу в Тюмень. Там его оперировал врач, присланный из Петербурга друзьями Распутина. Две недели жизнь его висела на волоске. Затем, благодаря своей невероятно крепкой натуре, он пошел на поправку. На больничной койке Распутин пролежал до конца лета и поэтому не смог повлиять на важные события, которые в дальнейшем происходили. Гусеву судили, объявили душевнобольной и поместили в лечебницу.