Жаклин Паскарль - Как я была принцессой

Когда все подарки были распакованы, стало ясно, что теперь мы с Бахрином легко можем открыть собственный универсальный магазин. Среди прочего нам преподнесли: тринадцать чайных сервизов, девять утюгов, двадцать семь настенных и настольных часов разнообразных форм и размеров, включая и проклятый будильник, который оказался копией старинных фарфоровых часов с целующимися голубками наверху, пятнадцать комплектов постельного белья, тридцать две кастрюли и миски из огнеупорного стекла, четыре медных подноса, комплект серебряных столовых приборов на двадцать четыре персоны, семь кофейных сервизов, два вентилятора «Мистраль», двадцать два отреза ткани, двенадцать мужских саронгов для молитвы, шесть женских саронгов из батика, пятнадцать предметов столового серебра, серебряную вазу для цветов, два медных умывальника, серебряную рамку для фотографий и большую кожаную шкатулку для драгоценностей от Ланвин, двадцать отрезов сонкета , четыре таблички со строками из Корана, для того чтобы вешать их над входной дверью, обеденный сервиз фирмы «Норитейк», комплект из двух наручных часов – для него и для нее – от Ланвин, телефонный аппарат в стиле начала века, множество хрусталя, четыре молитвенных коврика, шесть комплектов одежды для младенца (вероятно, в виде поощрения) и как минимум десять тысяч фунтов стерлингов наличными. Кроме того, нам подарили множество золотых украшений, украшений с бриллиантами и гарнитур с бриллиантами и сапфирами. Больше всего мне почему-то запомнился подарок от пожилых родственников Бахрина – огромные, светящиеся в темноте настенные часы с боем, украшенные по краям строчками из Корана, а посредине с изображением большого парусника, выполненного целиком из болтов и гаек.

Запомнились они мне, вероятно, оттого, что выскользнули у меня из рук, упали на пол и разбились через десять секунд после того, как были распакованы.

Очень странно вдруг оказаться в мире, время в котором отмеряется только призывами на молитву, а все дни календаря похожи друг на друга и сливаются в один. Так текла моя жизнь в Тренгану. Я словно застыла в неопределенности, а настоящий мир остался в Австралии и других далеких странах, где времена года отличаются один от другого, а течение времени отмечается Рождеством и другими праздниками.

Здесь мои дни никто не считал и никто не праздновал годовщин и юбилеев. В каком-то смысле я ни на год не постарела с тех пор, как приехала сюда; зато в другом стала мудрой старухой, давно расставшейся со своей былой наивностью.

Первой задачей, вставшей передо мной в Малайзии, стало освоение классического, или «высокого», малайского языка. Именно на этом языке, полном устаревших форм и выражений, общались в королевской семье и в близких к ней кругах. Бахрин приказал, чтобы с ним и остальными родственниками я общалась только на малайском. Он объяснил, что, используя этот метод «полного погружения», я выучу язык в рекордно короткое время. Он оказался прав. Волей-неволей мне пришлось научиться понимать и выражать свои мысли по-малайски, и уже через два месяца я могла поддерживать довольно сложную беседу.

Второй не менее важной задачей было обучение хорошим манерам и местным правилам этикета. От меня как от члена королевской семьи в этом смысле требовалось гораздо больше, чем от обычных жителей Малайзии. Для них и особенно для жителей столицы, Куала-Лумпура, этот неписаный кодекс поведения давно уже не был таким строгим, как в былые времена. Я же должна была ходить, говорить, вставать и садиться, есть и одеваться в соответствии с жестким протоколом. Только иногда, наедине с Тенку Залией или тетей Зейной, я могла на минуту расслабиться и забыть обо всех этих бесчисленных правилах. Метод, выбранный королевской семьей для моей муштровки, оказался довольно суровым: за исключением очень редких случаев, меня не инструктировали заранее, а предоставляли мне учиться на собственных ошибках и промахах. Уже после того как я совершала такую ошибку, кто-нибудь из старших дам строго выговаривал мне, например, за то, что я делаю слишком широкие шаги или указываю на что-то пальцем. Еще больше мне доставалось, если на нарушении приличий ловил меня сам Бахрин. В таком случае мне приходилось выслушивать невыносимо длинную лекцию о том, какое положение я теперь занимаю и какие обязанности это не меня накладывает.

До сих пор не могу понять, как самые младшие члены семьи умудрились усвоить все эти бесчисленные правила и предписания. Я точно знаю, что никаких специальных уроков этикета они не получали – это было бы сочтено признаком дурного вкуса и буржуазности. Скорее всего, Бахрин и все его кузены и кузины сами научились всему этому еще в детстве, бессознательно подражая старшим и выслушивая постоянные замечания от своих нянек. Все непосредственные проявления эмоций они приберегали до тех пор, когда уезжали учиться в Америку, Англию или Австралию, подальше от критических взглядов придворной челяди.

Сама я раз и навсегда попрощалась с непосредственностью в тот день, когда увидела свой первый тропический ливень. Это случилось в конце января 1982 года. Пришел сезон муссонов и принес с собой немедленное облегчение от невыносимой жары. Наконец-то подул ветерок, взъерошил верхушки кокосовых пальм в нашем саду и проник даже под длинные закрытые одежды, которые женщины носили дома.

В тот день я распаковывала ящики со своими вещами, наконец-то прибывшие из Австралии. Поскольку дома я осталась одна, то решилась надеть старый спортивный костюм на молнии. Распаковывать ящики в нем было удобнее, чем в длинных юбках, на которых обычно настаивал Бахрин. Я с удовольствием рылась в своих старых сокровищах и с помощью нашей горничной Ван Су расставляла на полке книги, когда услышала, как в окна ударили первые капли. Скоро их стук слился в сплошной грохот. Дождь! Замечательный, чистый, освежающий дождь! Я успела почти забыть этот звук и сейчас с наслаждением смотрела, как вода хлещет из водосточных труб и каскадом падает с крыши в сад. К этому времени я уже успела почти смириться с той мыслью, что раз в Малайзии не бывает зимы, то не бывает и настоящих дождей, таких как в Австралии или в Англии.

Я выскочила на открытую веранду и стояла там, любуясь тем, как дождь смывает пыль с цветов и деревьев, и жадно вдыхая мгновенно посвежевший воздух. Мне еще никогда не приходилось видеть такого ливня. Он колотил по пересохшей земле с отчаянной силой, как будто понимал, что иначе не сможет ее промочить. Я высунула руку из-под крыши и удивилась, какая теплая вода льется с неба. Не в силах больше сдерживаться, я выскочила в сад и, смеясь от восторга, танцевала под струями воды, моментально промокнув до последней нитки. Впечатление было такое, будто я танцую под теплым водопадом. Я не чувствовала ни холода, ни надвигающейся опасности, только удивительную свободу и счастье, какого не испытывала никогда раньше. И вдруг все кончилось: железная рука схватила меня за шею и грубо втащила обратно в комнату, прочь от моего мокрого счастья. Из-за шума дождя я едва слышала голос Бахрина, выкрикивающего ругательства. Только сейчас я заметила, что большинство обитателей соседних домов и их слуги тоже вышли на веранды и с интересом наблюдали за моими безумными танцами под дождем.