Владимир Рудный - Долгое, долгое плавание

Ходила легенда, связанная с его отказом вторично занять пост начальника Главного морского штаба, — надо ездить на флоты, а у него только одна нога. Будто ему было сказано, что лучше с одной ногой и светлой головой, чем с двумя ногами, но без головы. Он действительно был на этой должности десять месяцев, работал по восемнадцать часов в сутки, пока в 1946 году его не свалила мучительная боль. Работать в кабинете и не бывать в море он не мог, он знал, чего требует жизнь от высшего штабиста, и не желал скидок. Еще до войны он щепетильно относился к совмещению должностей в Москве, в наркомате, с должностью начальника академии в Ленинграде. Фиктивности он не терпел. А после ранения и возвращения в строй он отказывался от таких льгот, которые, по его убеждению, противоречили интересам дела. В одном из рапортов он просил освободить его от большой должности, потому что право работать дома часть недели сковывает оперативную деятельность министерства и несовместимо с государственными задачами — не каждый, к сожалению, способен на открытое признание своей физической непригодности для иного поста.

Четверть века его второй жизни удивительно выявили его многосторонний дар. Но главное — в полную меру открылся талант его характера. Да, талант характера, вобравшего огромный запас жизненной энергии и ясных воззрений на мир и обязанности человека перед обществом за годы двух революций, четырех войн и последней, самой мучительной и долгой, но и самой радостной войны с самим собой, с недугами, с природой, кажется, не уступающей ему ни пяди пораженного организма. Воли, одной воли человеку мало в этой войне, если нет внутренней насыщенности убеждениями, знаниями, культурой и потенциальных способностей ума. Необходимость выбора стояла перед ним не раз, совесть, опыт, интуиция не раз подсказывали ему верный курс. Теперь, в зрелом возрасте и на взлете фортуны, решала выбор возможность самоотдачи.

Как честно и с максимальной самоотдачей использовать остаток жизни? Ради чего существовать? Что он, вопреки недугам, способен сделать в полную силу? Он член-корреспондент Академии наук СССР, увенчан лаврами, орденами, Золотой Звездой Героя, маршальской звездой, но не в его правилах занимать место, где другой, более сильный и свежий талант может дать больше. Он щедро советовал, отдавал накопленный опыт другим, не терпя скопидомства и собирательства, щедро одаривал редкими находками каждого, кто не праздно, но глубоко вникал в историю или подхватывал идею, им выношенную, но теперь для него непосильную.

Так он написал в соавторстве с офицером Леонидом Еремеевым книгу «Транспортная деятельность подводных лодок», задуманную, вопреки господствовавшим взглядам, еще до войны и, по его убеждению, остро необходимую в наше время. Так он передал другим завершение всемирно признанного «Морского атласа» — им задуманный, им организованный труд — и сильный коллектив, пущенный в славное плавание — до последнего тома. Так он заметил и поддержал таллинского инженера Корсунского, любителя истории кораблей, не только открывшего ему судьбу «Изяслава», погибшего в Локсе в сорок первом под именем «Карл Маркс», но и вовлекшего всех выживших изяславцев в благородную борьбу за очищение от наветов доброго имени приморских жителей Локсы, спасших из огня последний экипаж эсминца.

Так он раздавал людям — по выбору! — книги, реликвии, сюжеты, свои замыслы, ничуть не заботясь об авторстве и приоритете, больше озабоченный продолжением начатого или найденного, — он понимал ограниченность срока жизни.

К нему пришел однажды Михаил Ромм, человек темпераментного ума и честной души, для разговора о будущем фильме «Адмирал Ушаков». Иван Степанович был в штатском, на костылях. Постепенно, слушая Исакова, режиссер обо всем прочем забыл. Он видел ироничные и очень умные глаза, чуть-чуть грустные; если собеседник, рассказывая, становился серьезным, «то только для того, чтобы стать серьезным». Ирония, улыбка были в каждом его рассказе непременно. Об Ушакове, о Нельсоне, о короле Фердинанде, Вильяме Питте или о Гамильтоне Исаков рассказывал, как о личных знакомых. Он настолько все это знал, что у слушателя не возникало даже мысли, откуда он это знает.

Став консультантом картины, он написал для съемочной группы уникальное сочинение — «Морская служба XVIII века», описав все, что надо знать актерам и постановщикам: обязанности матроса на корабле того времени, обязанности командира, все, вплоть до походки, заряжения оружия. По его чертежам построили макет корабля XVIII века, верх водрузили на стальную баржу. Она болталась с высокими деревянными надстройками в одесском порту. Люди с волнением следили, как по крутому неудобному трапу поднимается на нее адмирал флота — на костылях. Режиссер позабыл, что у этого человека нет ноги, что ему ежедневно делают какие-то инъекции, что он мучительно болен и его жена временами спит около его кровати на полу, чтобы не оставлять его ни на секунду. И вот однажды в съемочной группе просматривали материал. В темноте зала Ромм не видел Исакова. Но когда внезапно зажегся свет, он увидел, что Исаков сидит пепельно-серый, с бесцветными губами и пот течет с его лба. Но едва тот почувствовал, что режиссер на него смотрит, он спросил: «Больше материала нет? Кажется, мы еще должны зайти к директору студии? Пойдемте».

В госпиталях — а Иван Степанович часто попадал в госпитали на повторные, но бесплодные операции — он не расставался с карандашом и бумагой. Утром ли, ночью ли, — а ночи были бессонные, хотя часто он притворялся спящим, чтобы избавиться от уколов или чтобы угодить экспериментаторам лечения электросном, — он записывал беспокоящие его мысли, адресуя их Ольге Васильевне, полвека он так ее любил, что никому не простил бы малейшей обиды, нанесенной ей.

23 мая 1954 года он записал: «Воскресенье, утро. Все-таки неисправим. Размечтался — сколько сделано во время отпуска, а сколько после. И это не патологическое. Потребность: без осуществления замыслов — неоправданно, ради чего все переносил? ради чего остался живой?.. Надо обязательно успеть сделать много полезного для народа, для государства… и тем самым для себя и тебя. Только надо вытравлять остатки тщеславия от своей полезности. Надо успеть помочь другим».

И вот он пришел к решению — писать рассказы. Чтобы принести наибольшую пользу молодым и флоту. Так он и объяснял в письмах, отвечая на вопросы друзей: почему он, человек такой большой и сложной биографии, к тому же искусно владеющий пером, не пишет мемуаров? Доктор технических наук, профессор И. Г. Ханович, известный специалист по кораблестроению, в воспоминаниях, опубликованных в «Вестнике архивов Армении», привел такие слова Исакова: «О мемуарах. Вы правы. Но у меня есть такие нарушения из-за культи и невромы, что рискую не получить причитающегося мне гонорара от издательства… В этих условиях браться за 2–3-летнюю работу — нецелесообразно. Заведомо идти на неоконченную повесть. Остаюсь при убеждении, что надо писать от частного. По кирпичику. А крупноблочное и секционное по возможности. И учтите — этих возможностей почти нет, так как в строю и в Академии наук».