Герберт Уэллс - Ленин. Вождь мировой революции (сборник)

Россия продолжала истекать кровью, умирать и убивать. Бухарин, Радек и так называемые левые утратили желание вести священную войну против всех империалистов. Немцы отрезали громадный ломоть от развалившегося гиганта. В настоящее время Московия сократилась еще больше, по сравнению с той площадью, что у нее была 300 лет назад, поскольку Дальний Восток оказался под властью контрреволюции, а адмирал Колчак быстро присвоил титул Верховного правителя России.

Чарли Кунц и я выехали из Москвы примерно 24 апреля 1918 года. Мы с Кунцем сначала собирались ехать в Петроград, провести там один день и на следующий вечер, в восемь часов сесть на транссибирский экспресс, который отходил еженедельно с Николаевского вокзала.

Утром, в день нашего отъезда мы встретились с Лениным. Нам пришлось ждать, его секретарь сказала, что он очень занят. По мере того как шло время, нас все больше разбирало любопытство насчет того, кто мог так долго беседовать с премьером. Два посетителя, которые вышли из кабинета, оказались крестьянами, такими, как миллионы других, которых можно было встретить по всей России. Они были одеты в косматые овчинные тулупы; на одном были башмаки, сделанные из полосок коры (лапти), а на другом – высокие фетровые сапоги (валенки).

Ленин все еще улыбался, принимая нас. Очевидно, крестьяне привели его в такое добродушное настроение. Он попросил у нас прощения за то, что заставил ждать.

– У нас тут состоялся оживленный разговор по некоторым важным вопросам.

Он расхаживал по комнате, заложив руки за спину, невысокая крепкая фигура с сияющей лысой головой, которую Горький образно описал как череп Сократа. Он излучал благодушие. Крестьяне приехали из Тамбова; один был чрезвычайно проницательный старик, сказал Ленин, и другого тоже стоило выслушать. Вполне очевидно, что в то время ему нужно было обсудить множество вопросов с крестьянами.

В разговоре с нами Ленин переключался с английского на русский, а иногда на немецкий, откровенно рассказывая о серьезных проблемах с голодом и безработицей в городах. Голод всегда знала бедная Россия, но то, что сейчас происходило, когда в закромах богатых крестьян было много зерна, было невыносимо. Воспользовавшись своей излюбленной фразой, Ленин сказал, что «сама жизнь» заставит большевиков сейчас сделать то, что они должны были сделать раньше, во время революции, – организовать комитеты беднейших крестьян (комбеды). Начало было положено в январе, однако работе помешали критические события вокруг Брест-Литовска.

Теперь же, хладнокровно сказал он, инициатива пролетариата вынуждена проявиться сама собой. В результате появится больше «железных подразделений» рабочих, которые пойдут в деревни. Такие подразделения сражаются и побеждают добровольческие армии офицеров, старой царской армии; гораздо большее количество рабочего класса понадобится, чтобы подавить кулаков, и в процессе этого установления самодисциплины преодолеть собственные пороки.

Каковы были эти пороки? Рабочие не расстались с мелкобуржуазными настроениями, в результате чего они пытались захватить зерно или хлеб только для себя, но не для своих друзей. Революция не могла за одну ночь воспитать чистые души, жадностью отличалась не только буржуазия, скупердяи, припрятывавшие зерно, или мешочники. Для того чтобы ввести великий социалистический принцип: «Кто не работает, тот не ест», те, кто вводил его силой, – сам народ – должны проникнуться идеей о том, что надо работать на общество.

Потом Ленин одобрительно поглядел на нас и спросил, знаем ли мы что-нибудь о Сибири и готовы ли мы к нашему «долгому и тяжелому путешествию». На самом деле, он, казалось, очень заботился о нашей поездке, был взволнован почти так, как если бы сам отправлялся в Америку – и, несомненно, он с удовольствием поехал бы, если бы не был занят другими делами. Он повернулся к карте Сибири, чтобы показать нам, куда именно нам предстояло поехать, сказал, что завидует нам. Разумеется, мы были готовы к любым непредвиденным обстоятельствам, однако он предупреждал нас с беспристрастностью человека, который предлагает альтернативные пути для друга, отправляющегося на долгие каникулы; а в своем энтузиазме по поводу Сибири он больше напоминал агента бюро путешествий, предлагающего билет в самую дальнюю точку.

Он подошел к окну, выглянул, обернулся и воскликнул:

– Это прекрасная страна, вы знаете, а люди… ну вы увидите товарищей в Совете во Владивостоке. – Потом, глядя прямо на меня, он произнес: – Но вы направляетесь в первую точку проникновения союзников, не забывайте об этом. Японцы и британцы уже готовы вас там встречать. Будет нехорошо, если вы не прибудете туда раньше американских войск. Я советую вам поторопиться.

– Верно, вы шутите, – выпалил я. – Ведь, когда я попрощался с полковником Робинсом, он все еще надеялся, что Соединенные Штаты признают Советы или окажут какую-нибудь поддержку.

– Да, – сказал Ленин, – но Робинс представляет либеральную буржуазию Америки. Либеральная буржуазия не решает политику Америки. Ее решает финансовый капитал. А финансовый капитал хочет контролировать Сибирь…

– Есть ли у вас все необходимое для поездки? – затем спросил он. – Много ли записок увозите вы с собой?

Я сказал ему, что у меня целый сундук дневников, записок, документов, газет, плакатов, копий «Die Fackel»; я надеялся построить свою книгу на этих материалах. И я описал ему фильм, который собирался создать и в котором будет показана творческая сторона революции, которую собрались воплотить артисты Московского художественного театра. Я подробно спрашивал его о том, как мне можно будет показать его по всей стране.

Ленин провел рукой по своей почти лысой голове, поглядел в потолок, а затем сказал:

– Боюсь, что вашим книгам и фильму не дадут попасть в Америку. Они могут быть нежелательны у вас в стране. (Он был совершенно прав насчет того, как приняли мои бумаги в Америке. В конечном итоге сундук; с какими-то частями моего дневника, в котором содержались отрывки и записи о последних двух месяцах, и некоторые наброски моей книги о революции пропали. Но потом все же добрались до меня через морскую разведку и через департамент юстиции. Фильм также пропал. Однако прибыло дополнение, которое отчасти успокоило меня: мое досье, которое кто-то по доброте или по беспечности – я предпочитаю думать первое – положил поверх всего остального.) Но мы позволим вам безопасно вывезти материалы в той степени, насколько это в наших силах. Будет позор, если с ними что-нибудь случится, – без лишних слов Ленин взял ручку и нацарапал записку, поставив подпись, которая, как оказалось, обладала волшебной силой на всем протяжении нашего путешествия длиною в шесть тысяч миль.