Сергей Реутов - Любовь в объятиях тирана

В дальнем конце зала запела лютня, к ней присоединился клавесин, потом валторна. Придворные, словно по команде, встали и отправились поближе к этим теплым звукам. Дисциплинированно разбились на пары и начали первый из дозволенных при дворе танцев.

Господарь Влад даже не взглянул в их сторону. Наоборот, при первых же звуках музыки взгляд его словно потух, плечи опустились.

— Отчего так печален наш гость? — Марица наконец решилась заговорить.

— О нет, принцесса, — ответил тот, — я не печален. Вернее, моя печаль не покидает меня и тогда, когда я кажусь веселым. Должно быть, до благословенных венгерских земель не дошла история о том, как окончил свои дни мой отец, Влад Второй Дракон. И как я принял престол…

— Наслышаны, мой венценосный брат, наслышаны, — прогудел король. Матьяш. — Наша сестра, принцесса Марица, мало интересуется высокой политикой. Ей по душе простые женские радости…

— Это не так, брат, — принцесса терпеть не могла, когда братья так говорили. Ей было интересно все о мире, в котором она жила. И не дело брату лезть в ее душу, тем более устанавливать там свои порядки. — Мне по душе весь мир, все, что в нем происходит. Поведай же, прошу, историю о твоем отце и брате, уважаемый гость.

— Это будет долгий рассказ, принцесса. И вряд ли он предназначен для женских ушей. Должно быть, нам лучше сейчас присоединиться к танцующим…

Марица пожала плечами — она была не прочь и поплясать, и поговорить с этим высоченным худым гостем. Все что угодно, только бы быть подальше от глупости своего брата-короля.

— Потанцуй, сестренка… — король согласно улыбнулся гостю. — Потешь себя, пока и в самом деле не стала божьей невестой…

— Не дело обсуждать мои намерения вот так, над объедками…

Марица была невероятно серьезна, но король только расхохотался в ответ:

— Да мы ничего и не обсуждаем. Ты узнаешь о своей судьбе, как только я приму решение.

Марица упрямо вскинула голову, но ничего не ответила. Влад Третий смотрел на нее со странным выражением лица — похоже, ему по душе был строптивый нрав принцессы.

Он встал, обошел вокруг стола, бесцеремонно отодвинув плечом Стефана, который зачем-то попытался заступить ему дорогу, склонился в изящнейшем поклоне перед принцессой и протянул ей руку.

— Соблаговолит ли высокородная принцесса потанцевать с недостойным?

— С удовольствием, мой венценосный гость и брат. — Марица приняла руку Влада.

Наставница Каролина следила за своей воспитанницей. Пока что та не сделала ни одной ошибки. Если, конечно, не считать, что бесцеремонно перебила короля. Хотя такого глупца и перебить не грех. Ему бы вообще заткнуть рот навеки — чтобы сам не позорился и страну не позорил. Но, к сожалению, тут Каролина тяжко вздохнула, сие не в ее власти. Хотя удовольствие от такого деяния она, безусловно, получила бы немалое.

Принцесса и ее спутник уже танцевали. Церемонная древняя хота как нельзя лучше подходила под ее настроение — два шага и поворот, скрестить правую руку с рукой партнера. Опираясь на него, приподняться на цыпочках, обойти его за спиной… Скрестить другую руку, скользнуть пальцами по воздуху рядом со щекой…

Марица вздрогнула — пальцы Влада скользили не по воздуху, а по ее щеке от виска до шеи. Объятия стали чуть сильнее, тело партнера чуть ближе. О нет, все оставалось в рамках приличий, но…

— Не думаю, что мой брат будет в восторге от вашей смелости, господин мой господарь Влад…

Тот улыбнулся принцессе — нежно и незнакомо.

— Главное, моя греза, чтобы ты была в восторге…

Марица никогда не отказывалась от балов, однако назвать ее разбалованной тоже было бы неправильно. И уж тем более было бы неправильным сказать, что светская развязность ей хорошо знакома — скорее наоборот. Партнера по танцам почти всегда избирал для сестры король. И этот партнер почти всегда старался вести себя как можно более незаметно — чтобы не вызвать, само собой разумеется, королевского гнева.

О принцессе и ее чувствах никто не думал. Придворные спасали свою шкуру, а король успокаивал свою совесть.

— Должно быть, вы желанный гость на любом балу? И дамы, могу поклясться, от вас без ума…

Влад горько усмехнулся:

— В последний раз я танцевал на балу долгих девять лет назад. И моей дамой была престарелая камеристка первой статс-дамы, любовницы моего отца. С тех пор и по сю пору мне неведомо, довольны ли мною дамы… Разве что я стал осторожнее и стараюсь не наступать им на ноги и подолы платьев…

— Долгих девять лет, мой господин? Должно быть, вы тогда были совсем юны?

— Сопливый мальчишка, принцесса… Мне едва исполнилось одиннадцать.

— Но отчего же вы больше не посещали балов?

— Мы с братом были в плену, принцесса… Отец отдал нас как заложников, чтобы не злить турецкого пашу и гарантировать себе спокойную старость без набегов янычар…

Марица ахнула. Подобного предательства она себе и представить не могла. Как это — отдать собственных детей? Выменять их на несколько лет свободы.

— Предатель…

Очередная фигура танца вплотную приблизила партнера — принцесса ощутила тепло его тела и какую-то холодную злую силу, исходящую от него.

— Нет, просто король… — худые плечи Влада шевельнулись. — Какая разница, каким способом, но ему удалось на какое-то время отсрочить разграбление страны. Пусть и в обмен на наши с Раду жизни…

Принцесса подняла глаза на собеседника. Тот не пытала гневом, не был опечален. Он был спокойно-холоден, как статуи в дворцовом саду. Холоден и равнодушен.

Хоту сменила гальярда — однако Влад не торопился менять партнершу, как это предписывали правила. Он сомкнул пальцы на запястье принцессы и повел ее широким шагом по кругу… Марица не решалась задать следующий вопрос, не решалась упомянуть о судьбе отца Влада или его брата. «Молчание, детка, — в таких случаях повторяла матушка Каролина, — всегда означает, что ты внимаешь собеседнику, ставя его слова выше своих и его самого выше самой себя. Молчание заставляет умного открывать душу, а глупца — молоть языком…»

— Мы пробыли в Порте все эти годы… Раду там и умер. Он был решительным, мой братец, и всегда лез в драку, даже тогда, когда делать этого не следовало… Говорят, что он ввязался в перепалку с сыном самого наместника… И тогда янычары подняли его на копья. А потом еще живым похоронили…

— Какой ужас! — не столько прошептала, сколько простонала Марица.

Ей было и понятно холодное равнодушие Влада, и непонятно. Ей казалось, что за маской отстраненности господарь прячет боль, не утихающую ни на минуту, а эта холодность, в свою очередь, не дает гневу разгореться в его душе, удерживает чувства, остужает голову… Словно ему стоит усилий просто оставаться в рамках благопристойности и не сносить все вокруг в припадках чудовищного гнева.